П.С. Рейфман

Из истории русской, советской и постсоветской цензуры

Архив сайта

Главная ЧАСТЬ I. Рoссийская цензура Глава 8

 

Текст настоящей главы публикуется под библиографической редакцией Н.В.Градобоевой (2016 г.)

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

«Но в октябре его немножечко того…»

 

Царь Николашка правил на Руси

И хоть был он немножко некрасив,

При нем водились пороси,

При нем водились караси

И было что выпить — закусить.

Но в октябре его немножечко того…

Тогда всю правду мы узнали про него:

Что на крови держался трон,

Что расстрелял рабочих он

И что за это свергли мы его[1].

 

Общая характеристика периода и традиции его изучения. Николай II. Технический прогресс и средства массовой информации. 200-летие печати в России. Совещание писателей и журналистов в защиту свободы слова. «Особое совещание» по подготовке цензурных изменений. Период бесцензурья. «Временные правила». Советский миф о событиях в России начала ХХ века. Первая русская революция в советской печати. Периодика начала XX века. Общее положение России. Война России с Японией. Цусима. Порт-Артур. Рост оппозиционных настроений. П. Д. Святополк-Мирский, «эпоха доверия». Указ 12 декабря 1904 г. Конституционалисты. Записка 342 русских ученых о нуждах просвещения. Академический союз. Партия кадетов. Высочайший манифест 17 октября 1905 года. Государственные думы. Эсеры. Начало революционных событий 1905 г. Революционный взрыв. Поражение революции. Репрессии против печати. Анархисты. Пушкин, Лермонтов, Блок о стихийных народных движениях. Поэма Маяковского «Хорошо». Махно. Поэма Багрицкого «Дума про Опанаса». «Эксы» большевиков: Камо, Сталин. Сталин и царская охранка. Котовский. Броненосец «Князь Потёмкин-Таврический». Лейтенант Шмидт. Соотношение различных общественных сил в первой (1905 г.) и октябрьской (1917 г.) революциях. Учредительное собрание 1918 г., разгон его большевиками.

 

Эпиграф и название главы взяты из гораздо более поздней, чем рассматриваемые события, песенки-отклика на свержение Н. С. Хрущева в 1964 году[2]. Песенка стала фольклором. Начало ее, о последнем российском императоре, вполне уместно использовать в главе о Николае II. Я ее цитирую, возможно, неточно, по памяти, и курсив в цитате — мой. В свое время, в главе о Хрущеве, мы еще вернемся к ней.

 

Первоначально глава, завершающая обзор событий, относящихся к истории цензуры русской, по ряду причин, оказалась гораздо короче остальных (всего несколько страниц). Прежде всего сказалось то, что мне пришлось лишь кратко остановиться на этом периоде в спецкурсе: не хватило времени в конце учебного года. Было и другое: мне представлялось тогда, что в рассматриваемые годы произошло меньше масштабных событий в области цензуры, да и не только в ней. Они бегло упоминались в главном источнике наших знаний о начале ХХ в., в «Кратком курсе истории ВКП(б)»[3]: воцарение Николая II, Ходынка, русско-японская война, Кровавое воскресенье, революционные события 1905–1907 гг., восстание на броненосце «Потёмкин», столыпинская реакция, Первая мировая война. Все рассматривалось, как преддверие к главному — Великой Октябрьской социалистической революции: «Без „генеральной репетиции“ 1905 года победа октябрьской революции 1917 года была бы невозможна»[4].

 

При доработке глава сильно разрослась, стало одной из самых длинных. Строить ее пришлось по другому принципу, чем остальные. В ней есть пласт, освещающий цензурные и другие события конца XIX – начала XX века. Но более обширная часть ее связана с выяснением искажений, замалчиваний, фальсификации, которые происходят уже в советское время в изображении первых двух десятилетий истории России. Уже на этом материале начинает создаваться советский миф. Так как раскрытие несостоятельности таких мифов входит в нашу задачу, мы считаем вполне правомерным включение приводимого далее материала в итоговую главу, заканчивающую обзор русской досоветской цензуры. В какой-то степени это может иногда привести к повторению упоминаемого прежде материала, но под иным углом зрения.

 

Советские историки как-то обделили вниманием названное время: речь шла больше об истории коммунистической партии, об ее определяющей роли, чем об углубленном изучении исторических событий начала ХХ века, осмыслении их. Такая направленность отражалось во всем.

 

Приведу для примера справочник «Русская периодическая печать (1895 – октябрь 1917)» (М., 1957). На первый план, как главные, основные, с явным завышением их роли, в нем выдвигаются периодические издания, связанные с коммунистами, большевиками: «Главную свою задачу авторы-составители видели в том, чтобы как можно полнее описать большевистскую печать дооктябрьского периода — легальную и нелегальную, центральную и местную»[5]. Составители сетуют, что в некоторых случаях им не удалось разыскать ни в местных, ни в общесоюзных библиотеках и архивах ряд большевистских газет, издававшихся до Октябрьской революции. Они приводят множество изданий, которых всего-то вышло несколько номеров. Особенно подробно, в хвалебном тоне рассматриваются основные издания большевиков («Искра»[6], «Правда»[7], другие газеты и журналы). Таким изданиям посвящено и большинство приложений («Хронологический список большевистских изданий», «Топографический указатель большевистских изданий», «Перепечатки текстов большевистских изданий»[8]), подавляющее количество иллюстраций. Из периодики, выходившей на языках народов, населяющих Россию (грузинском, армянском, других) приводятся «лишь периодические издания большевистской партии»[9]. О большевистских изданиях идет речь на 5 из 8 страниц предисловия, которое и завершается гимном большевистской периодике дореволюционного и послереволюционного времени: «Сотни газет и журналов, легальных и нелегальных, издававшихся в России и за рубежом, несли слово большевистской правды в народные массы, принимая активное участие в деле организации масс вокруг знамени социализма. Традиции большевистской печати получили свое развитие в новых исторических условиях, в условиях Советского государства. Они служат высоким образцом для всей пролетарской, подлинно революционной печати мира»[10].

 

Справедливо замечание составителей справочника, что полностью охватить все издания, выходившие в этот период, невозможно: их более 20 тысяч наименований, «понадобилась бы серия книг». Но принцип отбора крайне субъективен, в справочнике явно занижается значение всех изданий, противопоставляемых большевистским. Да и вообще слишком легко составители подходят к вопросу о необходимости ограничения отобранного перечня: «описание всей периодики не вызывается необходимостью, поскольку многие издания не играли сколько-нибудь значительной роли в общественно-политической жизни своего времени»[11]. Подобный подход для серьезного библиографа вряд ли приемлем. Но и из этого, необъективно отобранного, искажающую общую картину справочника периодики, можно сделать некоторые важные выводы.

 

В конце XIX – начале XX века лавинообразно растет количество газет и журналов. Уже 1890 году в России выходило 796 периодических изданий разных типов и направлений. За следующее десятилетие число их увеличилось на 794 названия. Многие из них, как и некоторые старые, оказались недолговечными. Карательные действия цензуры, введенные Временными правилами от 27 августа 1882 г., еще при Александре III, сохраняли свою силу и в девяностые годы. Цензурные репрессии (предостережения, временные приостановки, полное прекращение и др.) продолжались. И все же в 1900 году в России выходило 1002 периодических издания[12]. В 1901–1916 гг. их печаталось 14 тысяч, из них 6 тысяч в Петербурге и Москве. Все больше изданий в эти же годы выходит на периферии: в Киеве, Харькове, Одессе, Нижнем Новгороде, Саратове, Тифлисе, Ташкенте и других городах. Растет значение тонких журналов, газет, разного рода «листков», наиболее мобильно откликающихся на происходящие события, дающих практическую информацию (объявления, справочные бюллетени, реклама). «Толстые» журналы составляют лишь одну пятую часть всех изданий[13].

 

Создается весьма пестрая картина периодики, по ее идейно-политической направленности: от изданий официальных и официозных до умеренно-оппозиционных и радикальных. Несмотря на установку составителей справочника «Русская периодическая печать», видно, что значительная часть изданий, отнюдь не большевистских, особенно в годы революционного подъема, играли существенную роль в общественно-политической борьбе, выступая как сила, оппозиционная правительству. Сюда относились и кадетские, и эсеровские, и анархистские, и «беспартийно демократические» издания, число которых было весьма велико. Правительство боролось с ними (особенно это относилось к сатирическим изданиям), преследовало, запрещало, редакторы их подвергались репрессиям, вплоть до тюремного заключения. И все же справиться с прессой власти оказались не в силах. Им не удалось обуздать периодическую печать, отражающую нарастающее недовольство общества существующим государственным устройством России.

 

Мы остановились на справочнике «Русская периодическая печать (1895 – октябрь 1917)», может быть, слишком подробно, но его содержание, принципы отбора материала и комментирования дают довольно отчетливое общее представление о том, как в более позднее время формировался миф о главной, решающей роли большевиков в подготовке и проведении русской революции, ставший предысторией более общего мифа о советской прекрасной действительности.

 

В 1903 г. (2 января) отмечалось 200-летие русской печати. В связи с этим был опубликован ряд материалов по ее истории, затрагивавших также вопросы цензуры[14]. Обострился вопрос о правовом положении прессы. Почти все газеты поместили статьи, оценивающие роль печати в жизни общества. Своеобразно отметили эту дату и власти: 8 мая в семи крупных городах (кроме столиц) были введены должности отдельных цензоров; произвол губернаторов и чиновников заменен профессиональной цензурой[15].

 

Но вернемся к началу периода. 20 октября 1894 г. на престол вступил последний император российский, Николай II (1868–1894). Его царствование, в основном, приходится на первые два десятилетия XX века[16]. Во время многодневного празднования[17] коронации Николая II, 18 мая собралась толпа около полумиллиона человек, ожидавшая раздачи «царских гостинцев». Задние ряды стали напирать,  сбивая с ног впереди стоявших, хлынувшая масса затаптывала упавших людей. В результате давки погибло почти 1300 человек, несколько сотен было ранено. Ходынскую трагедию сочли дурным предзнаменованием нового царствования[18]. Предзнаменование оправдалось.

 

В первые годы рассматриваемого периода Россия довольно активно развивалась, проводя политику модернизации экономики, в частности индустриализации, вступив на путь, которым шли страны буржуазной Европы. Появляется ряд изобретений, относящихся к техническому оснащению средств информации, их новые виды, в первую очередь — радио. Изобретены линотип, фонограф. Все большую роль для периодики начинает играть фотография. Зарождающийся кинематограф постепенно становится важным средством информирования. Нововведения коренным образом меняли работу типографий, техническое оснащение издателей и журналистов создавало новые возможности для их деятельности. Появились крупные книжные издательства: А. С. Суворина, А. Ф. Маркса, И. Д. Сытина. В издательское дело пришел крупный капитал. Издание книг и периодики становится прибыльным делом. Капитал способствует развитию средств массовой информации, устанавливает контроль над ними. Россия выпускает в этот период книг больше, чем любая страна мира[19], в том числе книг для народного чтения (85 млн. экземпляров ежегодно). К 1905 году она занимает первое место в мире по объему печатной продукции на душу населения[20]. Происходит становление провинциальной печати (в 1900 г. — 50%, в 1913 г. — 65% от общего количества)[21]. Быстро растет количество газет и журналов. В 1905–1907 гг. издавалось 3310 газет и журналов[22], среди них вновь возникших общественно-политических —1143. И все требовало контроля.

 

Цензура явно отставала. До 1905 г. она руководствовалась «Временными правилами» 1865 г., обросшими ворохом законодательных актов, циркуляров, инструкций. Цензурный устав с дополнениями составлял целую брошюру в 60 страниц, включал 302 статьи, в которых было трудно разобраться, это порождало произвол и сумбур. В столицах издания выходили без предварительной цензуры, в провинции — под ее полным контролем. В столицах после трех предостережений издание приостанавливалось на срок до 6 месяцев, в провинции практиковалась без всяких предостережений приостановка на 8 месяцев, что обычно вело к потере подписчиков и прекращению издания[23].

 

После убийства эсерами в 1904 г. министра внутренних дел В. К. Плеве на короткое время (до начала 1905 г.) на его место был назначен П. Д. Святополк-Мирский, провозгласивший «эпоху доверия»[24]. Он сразу обратился к журналистам с призывом о помощи правительству в трудном деле управления: «Я придаю большое значение печати, особенно провинциальной»[25]. Начались регулярные встречи Святополка-Мирского с редакторами и журналистами, на которых министр подчеркивал свое личное стремление дать бóльшую свободу печати. Критика в печати действий властей ощущалась все сильнее. Святополк-Мирский получил упрек от Николая II, за то, что он «распустил печать»[26]. В ответ министр отметил неопределенность правового положения журналистики, высказал мнение о необходимости пересмотра закона о печати, так как все средства, сдерживающие ее, в новых условиях малоэффективны, а «предупреждения действуют как реклама для газет» (получившие их издания становятся более популярными). 12 декабря 1904 г. был подписан высочайший указ на имя Сената[27]. В нем шла речь о необходимости «устранить из ныне действующих о печати постановлений излишние стеснения и поставить печатное слово в точно определенные законом пределы, предоставив тем отечественной печати, соответственно успехам просвещения и принадлежащему ей вследствие сего значению, возможность достойно выполнять высокое призвание быть правдивою выразительницею разумных стремлений на пользу России»[28]. В соответствии с указом царя Комитет Министров на заседаниях 28 и 31 декабря 1904 г. решил отменить некоторые постановления, признанные стеснительными (запрещение розничной продажи, требование сообщать имена авторов и пр.). Министру внутренних дел предоставлено право войти с этими вопросами в Государственный совет и «образовать особое совещание для пересмотра действующего цензурного законодательства и для составления нового устава о печати». 21 января 1905 г. Николай II утвердил намеченные меры, назначив председателем Особого совещания директора императорской публичной библиотеки Д. Ф. Кобеко[29].

 

События «Кровавого воскресенья», 9 января 1905 г. стали толчком к началу революции, вызвав взрыв возмущения во всем мире и многочисленные массовые выступления в России. Журналистика, печать вышли из-под контроля властей. В Петербурге, в помещении редакции газеты «Новое время», проходит совещание редакций газет всех направлений в защиту свободы слова. Их совместными усилиями было получено разрешение опубликовать краткую информацию: о событиях 9 января пресса не имеет права публиковать ничего, кроме правительственных сообщений и материалов, одобренных цензурой. Это событие можно расценивать как начало открытой борьбы столичных журналистов с цензурой[30].

 

В Особом совещании (комиссии) Кобеко разнобой. В его составе оказались и оппозиционные, и проправительственные лица, разного толка: А. Ф. Кони, К. К. Арсеньев, А. С. Суворин, М. М. Стасюлевич и др. Комиссия приступила к работе 10 февраля 1905 г. До 18 декабря было проведено 36 заседаний, на которых в острой полемике обсуждались поставленные вопросы о положении печати[31]. К маю были выработаны проекты нового цензурного устава и «вызываемых изданием нового устава о печати изменений и дополнений уголовного уложения и устава уголовного судопроизводства»[32]. Цензурное ведомство в панике, а власти не могут найти устраивающего их решения. Между тем Святополк-Мирский отставлен. 25 мая 1905 г. Николай пишет новому министру внутренних дел А. Г. Булыгину: «Печать за последнее время ведет себя все хуже и хуже. В столичных газетах появляются статьи, равноценные прокламациям, с осуждением действий высшего Правительства». Царь рекомендует Булыгину давать директивы печати, воздействовать на редакторов, напомнив некоторым из них о верноподданническом долге, а другим о получаемых ими от правительства крупных денежных поддержках, «которыми они с такой неблагодарностью пользуются»[33].

 

Между тем правительство С. Ю. Витте, тайком от комиссии Кобеко, готовило реальный законодательный документ о цензуре. Сам Д. Ф. Кобеко участвовал в его подготовке и сообщил о нем членам Особого совещания 15 октября. Они возмущены, некоторые отказываются от дальнейшей работы в Особом совещании, которое не принесло никаких реальных результатов и лишь послужило ширмой для прикрытия действий властей. 16 октября происходит новое собрание журналистов в помещении редакции газеты «Наша жизнь». Речь шла о необходимости профессиональной организации журналистов. Принято решение не соблюдать цензурных запретов по 140-й статье устава. На следующей встрече обсуждали, как поступать, если на одно из изданий обрушатся цензурные кары. Пока шли обсуждения, события развивались своим ходом. Забастовка рабочих-печатников вообще прекратила издание всей периодики до 17 октября. В этой обстановке состоялось новое общее собрание журналистов, на котором был создан Союз в защиту свободы печати.

 

Высочайший манифест 17 октября 1905 г. послужил основой для создания «Временных правил о печати». В них содержалась довольно существенная реальная уступка: отмена всех циркуляров, базирующихся на 140-й статье цензурного устава, воспрещавшей обсуждение в прессе того или иного вопроса. В то же время, после обнародования манифеста Главное управление по делам печати в циркуляре разъяснило своему аппарату: «Впредь до издания нового закона все законоположения, определяющие деятельность учреждений и лиц цензурного ведомства, остаются в полной силе»[34]. Это означало: отношение к произведениям печати должно измениться, но цензорам по-прежнему следует руководствоваться старым уставом.

 

Такое решение не удовлетворило журналистов. 19 октября состоялось собрание представителей печати и книгоиздательств. Оно вновь призвало выпускать газеты и журналы без цензуры, помогая друг другу в борьбе за свободу слова. Совет рабочих депутатов принял еще более радикальное решение: только те газеты могут выходить в свет, редакторы которых игнорируют цензурные комитеты и не посылают туда номеров. Лишь 22 октября газеты в столице возобновили выход. К этому времени Союз в защиту свободы печати выработал от имени всей печати «Справку», содержавшую среди прочего предложения к новому закону о печати: 1) явочный порядок возникновения изданий (т. е. для издания не требуется официального цензурного разрешения — ПР); 2) отмена всех видов цензуры; 3) ответственность за преступления печати рассматривается только судом присяжных. Во второй части «Справки» речь шла о мерах, обеспечивающих свободу слова до появления нового закона о печати: 1) отмена предварительной цензуры для всей журналистики, включая национальную; 2) отмена требования предъявлять в цензуру журналы, газеты, книги до их отправки на почту; 3) отмена использования административных взысканий[35]. Губернатор Эстляндии А. А. Лопухин пошел еще дальше: он заявил о полной отмене цензуры в своем регионе.

 

«Временные правила» вышли 24 ноября 1905 г.[36] С 19 октября до их выхода цензура практически отсутствовала (не очень-то продолжительный период, чуть больше месяца). 24 ноября 1905 г., направляя в Сенат высочайший указ о повременных изданиях, император писал: «Ныне, вплоть до издания общего о печати закона, признали мы за благо преподать правила о повременных изданиях, выработанные Советом министров и рассмотренные в Государственном совете. Правилами этими устраняется применение в области периодической печати административного воздействия, с восстановлением порядка разрешения судам дел о совершенных путем печатного слова преступных деяний»[37]. «Временные правила» отменяли «предварительную как общую, так и духовную цензуры газет и журналов», выходивших в городах, оставляя ее «в отношении изданий, выходивших вне городов». Отменялись постановления об административных взысканиях, правила о залогах, статья 140-я «Ответственность за преступные деяния, учиненные посредством печати в повременных изданиях» определялась в судебном порядке. По суду издание могло быть запрещено, приостановлено или арестовано (на срок до трех месяцев), оштрафовано (до 500 руб.), виноватый мог быть заключен в тюрьму (от 2 до 16 месяцев), в исправительный дом, сослан на поселение. Большинство статей устава о цензуре и печати 1890 г., охраняющих основы самодержавия, оставались в силе[38].

 

26 ноября министерство внутренних дел предложило губернаторам, чтобы местные цензоры «под личной ответственностью наблюдали» за своими изданиями и «по всем, обнаруженным ими нарушениям закона немедленно» возбуждали судебное преследование, донося об этом в Главное управление по делам печати. Пик борьбы за свободу слова был перейден. Революция потерпела поражение. Начался откат, затронувший и периодическую печать, сферу цензуры. С 22 октября по 2 декабря 1905 г. в Петербурге и Москве было возбуждено 92 судебных преследования по делам печати. За два с половиной месяца свободы слова, с 17 октября по 31 декабря, подвергнуто репрессиям 278 редакторов, издателей, журналистов, изданий, типографий, конфисковано 16 номеров журналов и газет, арестовано — 26, закрыто и приостановлено — 44. А далее лавина репрессий все нарастала. С 17 октября 1905 г. по декабрь 1906 г. закрыто 370 изданий, конфисковано более 430, опечатано 97 типографий, арестованы и оштрафованы 607 редакторов и издателей. Министр внутренних дел Булыгин инструктировал губернаторов: «в случае появления в печати дерзостного неуважения к Верховной власти, открытого призыва к революции или совершения других тяжелых преступлений необходимо просить прокурора о приостановлении издания в судебном порядке на основании новых правил. В местностях же, объявленных на исключительном положении, в этих случаях надлежит закрывать типографии и подвергать аресту виновных с применением административной высылки»[39]. Происходит ряд конкретных преследований. Фактически сразу покончено с оппозиционной периодикой столицы. Власть постепенно восстанавливала давший трещины цензурный режим. 18 марта 1906 г. выходит именной указ «Об изменении и дополнении временных правил о периодической печати», 26 апреля — «Временные правила о непериодической печати»[40]. Происходит подкуп правительством редакций журналов и газет. Поддерживаются официальные и официозные издания. С 1 сентября 1906 г. по распоряжению Совета министров и министерства внутренних дел создается Осведомительное бюро, обслуживающее печать «достоверными сведениями» о действиях правительства, важнейших событиях в государстве. Оно наладило и выпуск специальных бюллетеней, в которых делались обзоры печати для ежедневных докладов председателю Совета министров, министру внутренних дел и начальнику Главного управления по делам печати. Выпускались и сводки мнений столичных газет по наиболее важным вопросам. Позднее Осведомительное бюро переименовано в Бюро печати.

 

По распоряжению П. А. Столыпина (он с 26 апреля 1906 г. становится министром внутренних дел, а с 8 июля и председателем Совета министров), Отдел иностранной и инородческой печати Архива Департамента полиции передается в Главное управление цензуры по делам печати, чтобы осведомлять правительство, подготавливая для него сводки и обзоры печати — как общего характера, так и секретные (только для министров, с критикой их работы). Все же опыт первой русской революции показал, что вернуться к отжившему прошлому невозможно. Выходит ряд статей, книг, посвященных проблемам печати, свободы слова[41]. Эти проблемы нашли отражение в программных документах различных партий. Даже архиреакционный Союз русского народа, готовясь к выборам в Государственную думу, заявил: «Свобода печати есть главное средство борьбы с злоупотреблениями по службе и административным произволом»[42].

 

Правительство все чаще стало практиковать разновидности цензуры военного времени, объявляя «чрезвычайные условия» в том или ином регионе, вводя в действие «положение о чрезвычайной охране», когда все вопросы о печати решались губернатором или градоначальником. Это сделано по настоянию председателя Совета министров П. А. Столыпина, считавшего, что «в столицах и других крупных городах всегда можно держать исключительное положение», «можно штрафовать газеты по усмотрению»[43]. Один из журналов подсчитал, что чрезвычайная или усиленная охрана коснулась в 1912 г. более 157 млн. человек. В 1913 г. на прессу наложено 372 штрафа, конфисковано 216 номеров, арестовано 63 редактора; закрыто 20 газет. А летом 1914 г. началась Первая мировая война. «Временное положение о военной цензуре» подписано на следующий день после ее начала, 20 июля. Видимо, оно было подготовлено заранее. Согласно «Временному положению», военная цензура устанавливалась «в полном объеме» в местах военных действий и «частично» — вне их. 20 января и 12 июля 1915 г. обнародован «Перечень сведений», которые запрещалось публиковать по военным соображениям. По распоряжению начальника Генерального штаба в Петрограде учреждена военно-цензурная комиссия. В марте 1915 г. военная цензура введена и в Москве (далекой от фронта). Вскоре она становится всеобъемлющей, включая в себя и политическую цензуру. В секретном письме начальнику Генерального штаба от 14 декабря 1915 г. новый председатель Совета министров И. Л. Горемыкин указывал: «Военная цензура, просматривая предназначенный к выпуску в свет газетный материал, должна оценивать последний не с одной лишь узковоенной точки зрения, а и с общеполитической»[44]. И цензура, как обычно, старалась. До свержения в феврале 1917 г. императорской власти, до марта этого года, когда она была отменена. Опять короткий перерыв. И снова конец недолгому бесцензурному счастью.

 

До сих пор речь шла о событиях, относящихся более или менее непосредственно к цензуре. Далее нам нужно будет говорить несколько о другом. Прямого отношения к цензуре начала XX в. предлагаемый обзор отношения не имеет. Но он раскрывает созданную позднее фальсификацию событий конца XIX – первых двух десятилетий XX века. Поэтому столь полезным оказался тематический выпуск журнала «Неприкосновенный запас», посвященный 1905 году, которому исполнилось «сто лет забвения»[45]. Мы будем использовать материалы названного выпуска. Редакция его поставила задачу: нарушить это забвение, осмыслить исторические факты, их значение для своего времени и для сегодняшнего дня. Она попыталась разобраться в причинах того «музейного забвения», которое постигло первую русскую революцию 1905 года, в механизмах создания советского мифа о ней. Важной вехой на пути к мифологизации послужили масштабные мероприятия 1927 г., приуроченные к 10-летию Октябрьской революции. Итоги мифологизации (фальсификации) в какой-то степени были подведены в «Кратком курсе истории ВКП(б)», опубликованном в 1938 г., но она продолжалась и далее, многие десятилетия[46].

 

Редакция «Неприкосновенного запаса» старается отразить сложность и противоречивость позиций борющихся сил, отойдя от привычной схемы: большевики, пролетариат, народ – все остальные, одной черной краской мазанные. При чтении журнала и других источников проясняется вопрос о позиции либеральной интеллигенции, кадетов, эсеров, анархистов, о роли отдельных деятелей (Махно, Котовский, Камо, Сталин), о восстании на броненосце «Потёмкин», о лейтенанте Шмидте и о многом другом. А в конечном итоге читатель сталкивается с проблемой: так ли необходима и закономерна была Октябрьская революция? не существовало ли альтернативных ей путей? что для них было нужно? Почему их не использовали?

 

К началу XX века правящие круги в России все яснее начинают понимать необходимость развития в направлении буржуазной Европы, модернизации экономики[47]. Но страна продолжала оставаться отсталой в экономическом, социальном, в политическом плане. 85% населения составляли крестьяне[48], в большинстве нищие, лишенные земли, живущие в перенаселенных деревнях, бесправные, обремененные повинностями, подвергающиеся телесным наказаниям. Полуфеодальная страна, с верхами, ориентирующимися на индустриализацию и европеизацию, на изменения, тяжесть осуществления которых ложились на то же крестьянство. Начал формироваться и рабочий класс, который, как и в других странах «на рассвете индустриальной модернизации», подвергался грубой эксплуатации и жил, как и крестьянство, в невыносимо трудных условиях. Политическим режимом в стране нищая и отсталая, с огромным социальным неравенством продолжало оставаться самодержавие. Царь обладал абсолютной, неограниченной властью. Боязнь оппозиции вызывала потребность в многочисленной политической полиции, «охранке», призванной следить за инакомыслящими, политическими противниками, за всеми, чья репутация вызывала подозрение. Власти упрямо отказывались от всяких реформ, ограничивающих волю самодержца или прекращающих удушение любых свобод. Все это не оставляло шансов оппозиции на легальное самовыражение, вело к ее радикализации, к участию, помимо прочего, в революционном движении, которому иногда симпатизировали и финансово помогали представители той же общественной элиты, в частности крупные предприниматели. Лагерь недовольных включал в себя и значительную часть интеллигенции. Она не осталась в стороне от революции не только оттого, «что не умела делать ничего другого и была лишена четкой социальной роли, но и потому, что ее культурные ориентиры не позволяли оставаться равнодушными к страданиям народа»[49].

 

К этому добавлялись настроения угнетаемых национальных меньшинств, в частности евреев[50]. Смесь отсталости и стремления к модернизации. Отсутствие политической или конституционной отдушины. Политический кризис. Коктейль получился гремучий, взрывоопасный.

 

К этой смеси добавилась Русско-японская война 1904–1905 гг., в которой Россия потерпела сокрушительное поражение. Оно было неожиданным. В огромной России мало кто считал маленькую азиатскую Японию серьезным противником. «Япония доиграется, что я рассержусь», — говорил Николай II японскому послу. В ночь на 27 января 1904 г. начались военные действия. Японский флот напал на русские корабли в Порт-Артуре, часть кораблей потеряна. «Геройская» гибель «Варяга» и миноносца «Кореец» стала легендарной, но бесполезной жертвой. В Порт-Артур прибыл знаменитый адмирал, кумир флота и русского общества, С. О. Макаров. Он начал наводить порядок, но флагманский корабль, броненосец «Петропавловск», на котором находился Макаров и его штаб, наткнулся на мину, перевернулся и быстро затонул, все погибли. Цусимское сражение (14–15 мая 1905 г.). Поражение русского флота. Русские корабли впервые за много лет вынуждены спустить «андреевские флаги». Падение Порт-Артура (декабрь 1904 г.). Сокрушительное поражение русских войск, под командованием бездарного генерала Куропаткина, под Мукденом (февраль 1905 г.). Потери составили около 69 тысяч убитыми, 21 тысяча попала в плен. Силы Японии также были истощены, и она согласилась на сравнительно легкие условия мира. Портсмутский мир заключили в августе 1905 г.[51] По его условиям, Япония устанавливала в Корее свою зону влияния, получала южную часть Сахалина, арендные права на Ляодунский полуостров и Южно-Маньчжурскую железную дорогу, соединявшую Порт-Артур с КВЖД[52]. Из Манчжурии обе стороны обязались войска вывести. Не столь уж велики были потери России, но эффект был ошеломляющий. Общество, народ отреагировали откликами — в литературе, в фольклоре или в произведениях, ставших фольклором («Штабс-капитан Рыбников» А. И Куприна, знаменитая стихотворная прокламация К. Бальмонта: «Наш царь — Мукден, наш царь — Цусима, | Наш царь — кровавое пятно…», песни о гибели «Варяга», о калеке-солдате, возвращающемся домой от «павших твердынь Порт-Артура, с кровавых маньчжурских полей», вальс «На сопках Манчжурии», строки на мотив стихотворения Лермонтова «Горные вершины спят во тьме ночной»:

 

Тихо на дороге

Сладким сном все спит,

Только грозный Ноги[53]

На Харбин спешит.

Нас уже немножко,

Все бегут в кусты...

Подожди, япошка!

Отдохни ж и ты![54]

 

Многие из этих откликов дожили до наших дней.

 

События русско-японской войны сыграли особое место среди причин радикализации общества, революционного взрыва 1905 г. По словам И. О. Ермаченко, поражение России в войне с Японией сыграло «свою роль и в стремительном “полевении” либеральной интеллигенции». Образ Японии «быстро превратился в своеобразное пропагандистское оружие либералов в борьбе против „консервативно-охранительного“ лагеря». «Жестокая военная реальность потребовала политически определиться по отношению и к самой Японии, и к причинам ее побед <…> Дискуссия по принципиальным вопросам общественного и государственного устройства проецировалась теперь на войну с внешним противником и, став „диспутом военного времени“, получила новую обильную пищу»[55].

 

Отвечая на преподнесенный ему в самом начале войны с Японией[56] адрес от ежедневной столичной печати, Николай II заявлял: «Надеюсь, что и впредь русская печать окажется достойною своего призвания служить выразительницею чувств и мыслей великой страны и воспользуется своим большим влиянием на общественное настроение, чтобы вносить в него правду, и только правду»[57]. Это говорилось тогда, когда поражение не предполагалось. Но на слова императора можно было ссылаться и позднее, когда правда оказалась довольно неприятной для властей. Тем более, что назначенный после убийства эсерами В. К. Плеве новый министр внутренних дел, П. Д. Святополк-Мирский, человек относительно либеральный, отвечая на вопросы корреспондента одной из газет, обещал, «опираясь на основные начала, указанные <…> Государем», проявлять на своем посту «истинный и широкий либерализм, поскольку этот последний не противоречит установленному порядку правления»[58]. Естественно, такой «истинный либерализм» противопоставлялся «совершенно исключительному» русскому либерализму «и всей его партии, позорящей русское имя»[59]. Используя сложившуюся ситуацию, легко обходя «беспрецедентно же мягкую для отечественной истории военную цензуру»[60], российская печать уловила нараставшую волну либерализации и демократизации, подстроившись под нее. Постепенно, даже в публикациях «умеренно-патриотических» изданий Япония превращается «в почти безоговорочный пример прогрессивного развития, которому предлагается следовать»[61]. Война рассматривается как очистительный ураган, разбудивший Россию «после долгого вынужденного гнетущего сна», как осознание необходимости существенных перемен[62]. Но это все для общества, для интеллигенции. Для мужика же, простолюдина война — демонстрация слабости правительства, а значит возможности неповиновения, бунта (горят помещичьи усадьбы, на дорогах появляются шайки грабителей; происходит как бы репетиция того, что захлестнуло Россию во время Гражданской войны). Этот бунт был справедливым, направленным против антинародного порядка. Но он включал в себя и криминальное, уголовное, кровавое начало, то, что Пушкин называл «бессмысленным и беспощадным» русским бунтом. Начинается первая революция.

 

Как это ни странно, это время оказалось забытым историками. Закономерно забытым; вернее — намеренно забытым: «Воспоминание о 1905 годе в памяти общества отстоялось в виде стереотипного образа, изобретенного и навязанного официальной советской историографией, которая трактовала эту первую революцию всего лишь как прелюдию к 1917 году и, установив между двумя революциями необходимую линейную связь, отрицала всякую автономность первой и нивелировала все ее своеобразие»[63]. Затем, в конце XX – начале XXI века возникло другое неприятие: революция 1905 года подверглась остракизму, как связанная с Октябрьской: «Сейчас в России разговаривать о революции — дурной тон <…> память о революции 1905 года — память неудобная»[64].

 

Появляется ряд вопросов. Один — гипотетический; что было бы, если бы…? Вопрос немаловажный, особенно при размышлении о сегодняшнем дне. Есть и другие. Но самый главный из вопросов: что же происходило на самом деле? Каким было то, что заменил официально созданный советский миф? События первых двух десятилетий ХХ века стали материалом его преддверья.

 

И вновь возникает проблема роли революционного насилия в истории. Такого насилия не всегда удается избежать, но, думается, оправдывать и особенно идеализировать тоже не стоит. Звать к «топорам» и тем более превратить «топоры» в основное средство разрешения социально-общественных конфликтов — преступное дело. И не случайно от этого предостерегал Герцен, которого осуждал Ленин за его «либеральные колебания». Продолжатели наиболее прогрессивных либерально-демократических традиций XIX века (их не следует резко противопоставлять друг другу) хорошо понимали это.

 

Необходимость перехода от абсолютизма к правовому государству стала осознаваться в России еще в XVIII веке, развиваясь и усиливаясь в XIX веке. Но реально проблема такого перехода встала на повестку дня в начале XX века, в период первой русской революции. Актуализируется вопрос о конституции. «Союз освобождения» (о нем пойдет речь ниже), ведущая либеральная организация России, уже с самого начала революции выступил со своим проектом конституции, который можно рассматривать как программу всего движения. Проект был разработан Петербургским и Московским подразделениями Союза в октябре 1904 г. и связан с подготовкой к первому съезду земских деятелей. Проект оказался в центре дискуссии первого (ноябрь 1904 г.) и особенно второго (апрель 1905 г.) съездов земских деятелей. Как компромисс умеренных и радикалов возник проект С. А. Муромцева и Ф. Ф. Кокошкина (июль 1905 г.), ставший теоретической и практической основой последующего конституционного движения в России. В основе проекта содержалась идея не столько заменить существующие законы другими, сколько постепенно наполнить их новым содержанием. Общее направление движения определялось как переход от абсолютизма к конституционной монархии. Главным условием перехода к правовому государству объявлялось создание Государственной Думы как инструмента политических реформ и установление ее контроля над правительством (ответственным министерством). Эта программа стала отправной точкой конституционных преобразований и оказала определенное влияние на основное законодательство первой русской революции[65].

 

Несмотря на общую преемственность этих преобразований, главных законодательных актов, исследователи[66] выделяют в конституционной политике монархии России начала XX века три основные фазы. Первая их них — начальная стадия разработки нового основного законодательства. Начиная понимать необходимость некоторых изменений, русское самодержавие стремилось сохранить существующую политическую систему, придав ей некоторое иное правовое оформление. Общая концепция, предлагаемая вначале конституционалистами, вполне укладывалась в теорию правительственных реформ, намеченную еще в середине XIX века, при Александре II, по которой самодержавие дополнялось бы совещательными учреждениями представительного или квази-представительного характера. Эта теория последовательно проводилась в пакете проектов законов, составленных Министерством внутренних дел в первой половине 1905 г., в ответ на требования либеральной общественности. Как результат такого подхода был опубликован Высочайший манифест от 6 августа 1905 г. об учреждении Государственной Думы[67] и Положение о выборах в Думу. Этот Манифест, ознаменовавший создание так называемой булыгинской Думы, рассматривал ее исключительно как совещательное учреждение, статус которого значительно ниже Государственного совета и правительства. Выборы в думу были ограниченными.

 

Вторая фаза — время наибольшего подъема революционного движения. Действия властей вынуждаются ситуацией. Появление Высочайшего Манифеста 17 октября 1905 г., ряда законодательных актов, изданных в качестве его развития в конце 1905 – начале 1906 г.: закон 11 декабря 1905 г. об изменении Положения о выборах в Думу (они становятся всеобщими), манифест об изменении учреждения Государственного совета и о пересмотре учреждения Государственной Думы (от 20 февраля 1906 г.)[68]. Эти законодательные акты стали правовой основой Первой Государственной Думы в России. Концепция правовых отношений представительных учреждений и монарха, выраженная в них, в целом соответствовала той, которая была в основе конституционного монархизма ряда западных стран: две палаты парламента — Государственная Дума и Государственный совет —наделялись равными правами в области законодательства. Они (теоретически), в случае достижения ими единства, могли противостоять царю в области контроля над бюджетом, введения новых законов, но право изменять основные законы, руководить работой правительства, использовать армию предоставлялось исключительно императору. Поэтому вряд ли можно говорить об установлении в России конституционной монархии как законченной форме правления. Слишком много исключений из законодательства делалось в пользу монарха. В лучшем случае речь шла о первых зачатках конституционного правления (либералы так и рассматривали их, как начало, надеясь на дальнейшее развитие, прогресс; а самодержавная власть рассчитывала на свертывание этих вынужденных уступок; каждая сторона планировала свое, а получилось нечто третье — революция). Либералы были весьма умеренными, но все же то, за что они боролись, было лучше предшествующего (неограниченное самодержавие) и будущего (Октябрьская революция). С точки зрения дальнейшего развития, своих интересов Николай II действовал не умно. Но кто же мог это знать?

 

Третья фаза — поражение восстания, откат. Целью правительства было уничтожение остатков революции. Внедрение новых конституционных законов в традиционный кодекс самодержавного государства, подчинение их этому кодексу вряд ли было возможно: старое и новое находились в непримиримом противоречии. Да и государство с царем вовсе не хотели такого совмещения, хотя и не решались отменить все, на что вынуждены были согласиться в период подъема революционного движения. Новые нормы о представительных учреждениях, их законодательных правах теряли силу, из этих норм было много изъятий, их использование затруднялось обилием подзаконных актов, административных распоряжений. Все вместе это довершало торжество монархического начала. Анализ Свода основных государственных законов (в новой редакции от 23 апреля 1906 г.) и утвержденного тогда же учреждения Государственного совета позволяет сделать вывод об отступлении от Манифеста 17 октября 1905 г., как в букве, так и в духе новых законов. Внешне структура отношений Думы и Государственного совета, и их с царем остаются без изменений. Но реальный центр власти резко смещается вправо, в пользу монарха, благодаря формулировкам о правах власти в новой редакции Основных законов. Происходит движение вспять, к первоначальному (булыгинскому) варианту политической реформы. Первая Дума распущена, за ней и Вторая. В итоге всех манипуляций вокруг конституционных реформ Россия вступает в период мнимого конституционализма. Историк А. Н. Медушевский находит в подобном «конституционализме» нечто сходное с явлениями в России конца XX – начала XXI века[69].

 

К 1905 году несостоятельность существующего в России государственного порядка, необходимость коренных перемен осознавала бóльшая часть общества, но она справедливо опасались разгула «топоров». Остановимся на нескольких примерах. Прежде всего на «Записке о нуждах просвещения»[70]. Записка — свидетельство того, что значительная часть ученых, интеллигенции понимала необходимость существенных преобразований в России. Уже накануне 1903 г. представители либеральной интеллигенции, деятели науки, высшего образования входили в узкий круг участников первых нелегальных организаций, стоявших у истоков российских либеральных партий: московских «Беседы» (1899–1905), «Союза земцев-конституционалистов» (1904–1905) и петербургского «Союза освобождения» (1904–1905). Созревание революционной ситуации способствовало и формированию политического мировоззрения либеральной профессуры. Ее настроения вливались в программные манифесты либеральных партий. К революции они относились отрицательно, видели в ней зло. Но считали, что этого зла не удалось избежать из-за нежелания власти пойти на уступки. Все же они сохранили надежду на политическую гибкость царя в катастрофических обстоятельствах. Так профессор философии С. Н. Трубецкой, вскоре избранный ректором Московского университета, в речи, произнесенной на приеме императором земских и городских деятелей 6 июня 1905 утверждал, что противоядием «от дальнейшего взрыва чувств» может стать «народное представительство», которое приведет к «миру внутреннему», при условии, чтобы бюрократия «не узурпировала державных прав царя»[71]. Другой преподаватель того же университета[72] в 1906 г. четко сформулировал план политических преобразований: «Россия должна стать конституционной монархией»[73]. В советское время нас учили считать подобные высказывания свидетельством реакционной позиции русской интеллигенции, предательством дела народа, интересов революции. Однако, не столь уж они были ошибочны для своего периода. Во всяком случае, подобные формулировки основывались на опыте европейских буржуазных революций XIX века, особенно «благотворной» германской, 1848 г., а не кровавой французской, 1789 г., ведущей, по мнению русских либералов, к неслыханным опасностям, если не к гибели. Весьма умеренно и ограничено, но, вероятно, намного предпочтительнее того пути, которым пошла Россия в октябре 1917 г. И критический пафос подобных выступлений, направленных против существующего в России положения, сомнений не вызывает.

 

«Записка о нуждах просвещения»[74] была напечатана 19 января 1905 г. в газете «Наши дни». Ее подготовили к 150-летию Московского университета, но юбилейные торжества были отменены в связи с кровавыми событиями 9 января на Дворцовой площади. Юбилей, помимо прочего, должны были сопровождать многочисленные «адреса» и «послания» от различных профессорско-преподавательских коллегий высших учебных заведений, от ученых обществ. Предполагалось провести оппозиционную кампанию, с изложением «наболевших в академической среде вопросов профессионального и политического свойства»[75]. Планировалось, что «Записка», оглашенная на специально организованном, якобы по «частной инициативе», банкете в Петербурге, станет венцом задуманной кампании. Но торжества отменили. Пришлось довольствоваться тем, что в намеченный заранее срок «Записку» напечатали. Ее подписали 342 ученых, преподавателей различных высших учебных заведений (в их числе академиков — 16, профессоров — 125, доцентов, преподавателей, ассистентов и лаборантов — 201). Среди подписавших были видные деятели науки: Владимир Вернадский, Климент Тимирязев, Иван Павлов, Сергей Ольденбург, Александр Веселовский, Алексей Шахматов и др. «Записка» стала первым широковещательным обращением российских ученых ко всему русскому обществу, изложением их совместной политической программы, взгляда на дальнейшую судьбу российского государства[76].

 

Записка 342-х ученых небольшая по размеру[77]. Предваряя ее публикацию, газета писала: «Ввиду интереса, который представляет мнение авторитетных лиц, близко знакомых с состоянием и потребностями отечественного просвещения, мы считаем существенно жным познакомить с нею наших читателей»[78]. Текст «Записки» начинается со слов о «знаменательном моменте общественного подъема, переживаемого нашей родиной» и о «тяжелом положении нашей школы», «тех условиях, в которых ей приходится действовать». «С глубокой скорбью каждый из нас вынужден признать, — писали ученые, — что народное просвещение в России находится в самом жалком положении, совсем не отвечающем ни насущным потребностям нашей родины, ни ее достоинству». Деятели науки и высшего образования убеждены, что народное просвещение — главный двигатель социально-экономической и культурной модернизации России, а потому необходимо существенно менять административно-правовое положение школ всех ступеней — от низшей до высшей.

 

В «Записке» кратко описано положение начального образования, средней школы и высших учебных заведений, которые «приведены в крайнее расстройство и находятся в состоянии полного разложения. Свобода научного исследования и преподавания в них отсутствует. Оказавшееся столь плодотворным у всех просвещенных народов начало академической свободы в нас совершенно подавлено»[79]. Так в записке появляется дважды повторяемое слово «свобода», пока в понимании «академическая свобода» (курсив мой — ПР). Но уже здесь это слово связывается с политикой: «В наших высших учебных заведениях установлены порядки, стремящиеся сделать из науки орудие политики. Правильное течение занятий постоянно прерывается студенческими волнениями, которые вызываются всей совокупностью условий нашей государственной жизни»[80]. К студенческим волнениям авторы записки относятся явно без одобрения, но в то же время они признают, что серьезность вызывающих их причин.

 

Речь идет и о тяжелой участи тех, кому приходится трудиться на почве русского народного просвещения. Условия их деятельности «не могут не быть признаны весьма тяжелыми и даже унизительными», что авторы записки связывают с действиями властей: «…даже чисто ученая и преподавательская деятельность не гарантирует от административных воздействий. На страницы истории высших учебных заведений до последнего времени приходится заносить случаи, когда профессора и преподаватели — и среди них иногда нередко выдающиеся научные силы — усмотрением временных представителей власти вынуждаются оставить свою деятельность по соображениям, ничего общего с наукой не имеющим. Целым рядом распоряжений и мероприятий преподаватели высшей школы низводятся на степень чиновников, долженствующих исполнять приказания начальства»[81].

 

Авторы «Записки» утверждают, что современный режим просвещения в России «представляет собой общественное и государственное зло», подрывающее авторитет науки. «Наука может развиваться только там, где она свободна, где она ограждена от постороннего посягательства, где она беспрепятственно может освещать самые темные углы человеческой жизни. Где этого нет, там высшая школа, и средняя, и начальная должны быть признаны безнадежно обреченными на упадок и прозябание»[82]. До последней части текста авторы «Записки» ограничиваются сферой положения науки и просвещения, хотя и связывают эту сферу с общим отношением к ней государственных инстанций. Но в конце, в последних трех абзацах, они прямо переходят к вопросу несостоятельности всего государственно-общественного порядка России и необходимости изменения его. Деятели науки и высшего образования убеждены, что положение с народным просвещением и наукой неразрывно связано с необходимостью «полного и коренного» преобразования современного строя России на началах законности, политической свободы, народного представительства для осуществления законодательной власти и контроля над действиями администрации[83]. В «Записке» высказана мысль, что «академическая свобода несовместима с современным государственным строем России. Для достижения ее недостаточны частичные поправки существующего порядка, а необходимо полное и коренное его преобразование. В настоящее время такое преобразование совершенно неотложно <…> мы, деятели ученых и высших учебных учреждений, высказываем твердое убеждение, что для блага страны безусловно необходимо установление незыблемого начала законности и неразрывно с ним связанного начала политической свободы. Опыт истории свидетельствует, что эта цель не может быть достигнута без привлечения свободно избранных представителей всего народа к осуществлению законодательной власти и контролю над действиями администрации. Только на этих основах обеспеченной личной и общественной свободы может быть достигнута свобода академическая — это необходимое условие истинного просвещения»[84]. «Записка» — не революционный документ, более того, она осуждает насилие, но при этом она требует коренного изменения существующего порядка.

 

«Записка» задумана «как учредительный манифест и идейная декларация» полупрофессиональной-полуполитической организации деятелей науки и высшей школы — Академического союза. Постановление о необходимости создания его было принято «Союзом освобождения» и поддержано участниками «банкетной кампании» в ноябре–декабре 1904 г. Учредительный съезд Академического союза состоялся 26–28 марта 1905 г. Он возник не сам по себе, а в контексте идеи объединения профессиональных союзов интеллигенции, руководимых Союзом союзов. Образование последнего было оформлено на его первом съезде 8–9 мая 1905 года, в присутствии делегатов 14 профессионально-политических союзов, в том числе и Академического. В 1906 году их состав расширился до 19 организаций[85]. Ученые ожидали от власти существенных реформ самодержавного государственного строя, надеялись на царя, но они и открыто заявили о коренной несостоятельности существующего порядка, выступая смело и прогрессивно. Не многие были способны на такие заявления в более поздние времена, вплоть до нынешних. Для того, чтобы подписать «Записку» требовалось гражданское мужество. Ученые — государственные служащие, которые могли лишиться не только средств существования, но и возможности заниматься наукой, любимым делом[86]. Однако эти соображения их не остановили.

 

Смелость ученых не осталась без внимания начальства, выразившего недовольство. Председатель ученого комитета Министерства народного просвещения Н. Я. Сонин[87] в специальном письме главе ведомства генералу В. Г. Глазову[88] отмечал, что «выходка» профессоров, подписавших «Записку», «не должна пройти для них без самых серьезных последствий», в виде освобождения их от должности или «приостановления им выдачи вознаграждения»[89]. Глазов предложил министрам финансов, внутренних дел, путей сообщения, земледелия и государственных имуществ выработать согласованные меры, направленные против подписавших «Записку», работающих в подведомственных им высших учебных заведениях. Своих подчиненных Глазов готов был подвергнуть даже уголовному преследованию или увольнению, как лиц, которые могут нанести ущерб «интересам учебного дела и долгу службы»[90]. Лишь неблагоприятная для властей обстановка революционной ситуации помешала привести эти меры в действие. Однако, каждый из сотрудников Академии наук, подписавших «Записку», получил «циркулярное письмо» президента Академии, великого князя Константина Романова, в котором ставилось им «на вид внесение в науку политики и нарушение долга подданных». Великий князь саркастически рекомендовал ученым отказаться от жалованья, получаемого от «порицаемого ими правительства»[91].

 

Ученые ответили отповедью на письмо князя. От их лица академик Карл Залеман заявил: «Молчать в данный момент — значит одобрять все, чего одобрить мы не можем»[92]. Другой академик, Алексей Ляпунов, писал великому князю: «Мы считаем, что наша прямая обязанность была высказать, в чем мы видим исход из настоящего тяжелого состояния. На нас лежит этот нравственный долг перед отечеством, которому мы обязаны своим высоким положением, и перед народом, из средств которого составляется получаемое нами казенное содержание»[93]. В том же ключе ответили другие ученые. Некоторые направили князю демонстративное прошение об отставке (Иван Бородин). Скандал разрастался, и великий князь был вынужден принести коллегам-академикам свое извинение. В итоге, ни один из академиков, профессоров, приват-доцентов не отозвал свою подпись под «Запиской». Рост членов Академического союза не только не прекратился, но и ускорился. К октябрю 1905 г. он достигнул максимума в 1800 человек, состоявших в 44 организациях 39 высших учебных заведений. Отделение Союза образовали и профессора, находящиеся по разным причинам во Франции — преподаватели Высшей вольной школы политических наук в Париже (Илья Мечников, Максим Ковалевский, Юрий Гамбаров, Павел Виноградов, Николай Кареев, Иван Лучницкий, Максим Винавер)[94].

 

Но вскоре в Академическом союзе произошли изменения. Уже во второй половине сентября 1905 г. профессорские коллегии столкнулись с непреодолимым препятствием — всенародными антиправительственными митингами в помещениях университетов и институтов, находившихся под защитой академической автономии. Сначала митинги проходили во внеучебное время, а потом без всяких ограничений. К октябрю высшие учебные заведения фактически превратились в легальные центры подготовки всеобщей политической стачки и вооруженного восстания. Оживившаяся на время учебная жизнь в такой обстановке быстро заглохла. Академические либералы (кроме петербургской профессуры), никогда не сочувствовавшие студенческим демонстрациям, сочли за благо, для спасения высшей школы, подчиниться правительственному приказу от 14 октября 1905 года и закрыть высшие учебные заведения. Такое послушание было неодобрительно встречено большинством участников Союза союзов. Трещина между руководством последнего и Академическим союзом все более углублялась. Тенденция к выделению «академиков» из Союза союзов становилась очевидной. По инерции еще проводились какие-то общие мероприятия. Так профессура признала обязательность постановления общего собрания союзов от 14 октября о присоединении к всероссийской забастовке. Академический союз, как и другие, создал фонд помощи бастующим рабочим. Участвовали профессора в сборе средств для помощи бывшим и «настоящим» узникам Шлиссельбурга. Видимость единения закончилась после опубликования Манифеста 17 октября 1905 г. Академический союз отверг отрицательную оценку Манифеста, принятую Союзом союзов (посчитавшим его не удовлетворяющим «неотложным требованиям»), и призвал к немедленному претворению в жизнь декларированных Манифестом свобод. Либеральная профессура сочла, что революция исчерпала себя, а Манифест создал необходимые конституционные предпосылки для мирного эволюционного превращения самодержавия в ограниченную (наподобие английской) монархию. Академические либералы, не без основания, полагали, что дальнейший революционный натиск на власть неминуемо приведет к кровопролитию и политической реакции. Декабрьское вооруженное восстание и события после 3 июня 1907 года оправдали их худшие опасения[95].

 

Академический союз, из всех коллективных членов Союза союзов, был ближе всего к идеологии кадетов. Политическая позиция, занятая им к октябрю 1905 г., вполне соответствовала программе кадетов, провозглашенной 18 октября 1905 г.: «Россия — конституционная монархия». Академический союз растворился в кадетской партии, дав ей видных идеологов, руководителей. Из 54 членов ее ЦК первого созыва 22 (около 41%) были представителями высшей школы. Недаром кадетскую партию неофициально называли «профессорской». Сыграв свою роль объединителя либеральной профессуры, Академический союз ушел от активной деятельности в области политики, сосредоточившись на академической проблематике. Он возлагал вину «за драматические настроения» в высшей школе, во-первых, на власть, потопившую учебные заведения в «океане произвола и беззакония», во-вторых, на «крайние партии» (левые и правые), «втянувшие студенчество в круговерть политической борьбы»[96]. Позднее бывшие члены Академического союза «разбрелись» по разным партиям. Большая часть осталось у кадетов. Сравнительно небольшое число людей ушло в праволиберальный «Союз 17 октября». Кто-то оказался в «Партии демократических реформ» (либерально-центристской, лидер Максим Ковалевский) и в «Партии мирного обновления» (лидер Евгений Трубецкой). Во всех казенных высших учебных заведениях действовали и малочисленные правоконсервативные группы профессоров и преподавателей. Особенно в Киевском, Новороссийском (Одесском) и Казанском университетах[97].

 

Рассмотрим позиции разных социально-политических сил, различных партий, действовавших в революции 1905 года. Прежде всего остановимся на партии кадетов (конституционных демократов). Как раз в октябре 1905 года, когда в России проходила Всероссийская октябрьская стачка, в Москве (12–18 октября) собрался Учредительный съезд их партии. Позднее (в январе 1906 г.) они добавили к своему названию: «Партия народной свободы». На самом деле съезд был не столько учредительным, сколько объединительным. Объединялись две группы прогрессивных в то время общественных течений, возникшие ранее, в 1903 г., – «Союз освобождения» и «Союз земцев-конституционалистов». Первые ориентировались на городскую либеральную интеллигенцию (мы говорили о них в связи с «Запиской» ученых), вторые — на земское движение. Программа возникшей партии была отнюдь не реакционной, хотя и не революционной. Не случайно она называла себя «Партией третьей возможности»[98] (не существующий порядок, но и не революция). Программа кадетов выдвигала следующие требования: введение конституционной монархии, всеобщее избирательное право, гражданские свободы (слова, печати, собраний), увеличение площади крестьянского землепользования, за счет государственных, удельных, монастырских земель, выкупленных у владельцев. Решение рабочего вопроса включало требование свободы рабочих союзов, собраний и стачек; предлагался постепенный переход к 8-часовому рабочему дню, государственное страхование на случай старости, болезни, смерти. Объявлялось право на культурное самоопределение всех национальностей (сохранение языка, религии, традиций), полная автономия Финляндии и Польши[99]. Выборы в орган народного представительства, то есть в Думу, объявлялись центральной задачей. Кадеты противопоставляли свою партию и самодержавию, и революционерам. Уже в первых программных документах «Союза освобождения» было сказано: «Считая политическую свободу даже в самых ее минимальных пределах совершенно несовместимой с абсолютным характером русской монархии, Союз будет добиваться прежде всего уничтожения самодержавия и установления в России конституционного режима»[100]. Лидер кадетов Павел Милюков в разгар декабрьского вооруженного восстания, которое кадеты считали несвоевременным (хотя в принципе не отвергали революционного пути), призвал к объединению «сознательных элементов общества», чтобы добиться задач освободительного движения с наименьшими жертвами, «спасти революцию от нее самой, ее положительные результаты от ее увлечений и эксцессов»[101], то есть направить революционное движение в русло парламентской борьбы. Такое сделать, по мнению Милюкова, не может ни правительство, ни участники революционного движения. Подразумевалось, что сделать это может только общество, осознавшее интересы страны.

 

На первых порах партия кадетов приобрела большой авторитет, стала популярной. В ее ЦК избраны крупные общественные деятели: П. Н. Милюков, В. И. Вернадский, С. А. Муромцев, П. Д. Долгоруков, Ф. А. Головин, М. М. Винавер и другие, всего 30 человек. К весне 1906 г. партия кадетов имела в разных городах более 360 комитетов различных уровней, организовывала партийные клубы, кружки, распространяла бесплатные брошюры, плакаты. Она издавала около 70 центральных и местных газет и журналов. Главные из них — газета «Речь» и журнал «Вестник партии народной свободы». К весне 1906 г. партия кадетов насчитывала около 70 тысяч[102]. Ее можно было бы в то время назвать идеальной партией. Кадетов нельзя было упрекнуть ни в авантюризме, ни в недомыслии, ни в вульгарных ошибках. Они были сторонниками самой благородной демократии, рыночной экономики, соблюдения законности. Не запятнали себя ни терроризмом, ни крутыми революционными мерами.

 

Кадетская фракция в Первой Думе состояла из 182 депутатов, получивших 57% мест[103]. Член ЦК кадетов С. А. Муромцев был избран председателем Государственной Думы. Все его заместители и председатели 22 думских комиссий — тоже кадеты. Партия кадетов оказалась единственной большой либерально-демократической партией западнического направления в России. Мечта о преобразовании России по европейскому образцу. В партию входил цвет интеллигенции (интеллигентна «до мозга костей»). Она пользовалась финансовой поддержкой либеральной буржуазии. Ее члены, как правило, хорошо образованы, с серьезными теоретическими знаниями по истории своей страны и других стран, профессора и одновременно политические деятели, англофилы и галломаны. Их называли «прекрасными теоретическими человеками». Они превосходно разбирались в политике Древнего Рима, в эпохе Кромвеля, во всех проблемах, касающихся прошлого, но не имели ни малейшего представления о реальных закономерностях современной жизни России[104].

 

Манифест 17 октября, опубликованный в одно время со съездом кадетов и заложивший начала российского парламентаризма, был по-разному воспринят разными партиями. Большевики резко осудили манифест, направив все силы на подготовку вооруженного восстания. Октябристы его приветствовали, поддержали. Кадеты отнеслись к нему с осторожностью. П. Н. Милюков говорил, что манифест производит «смутное и неудовлетворительное впечатление», что «формальное провозглашение политических свобод должно быть подкреплено реальными гарантиями». При личной встрече с главой правительства, С. Ю. Витте, Милюков предложил: «…на Вашем месте я выбрал бы кратчайшую дорогу, если бы, конечно, ваша цель — конституция была бы окончательно установлена». «Произнесите слово “конституция”», — призывал он. На что Витте возразил: «Я этого не могу, я не могу говорить о конституции, потому что царь этого не хочет». «Тогда нам не о чем разговаривать», — отвечал Милюков[105].

 

Конституции не хотели не только царь и правые течения (Октябристы, Промышленная партия, монархически настроенные общественные организации), но и радикально настроенные левые партии. Две первые российские Думы были распущены правительством досрочно, как сказано, по инициативе сторонников столыпинского курса реформ[106]. Позднее, в 1917 году, правые ориентировались на «Учередилку» (Учредительное собрание), но это была конъюнктурная и запоздалая реакция.

 

Публицист Юрий Фатенко, опираясь на «Воспоминания» П. Н. Милюкова, составил таблицу соотношения политических сил в Думах[107]. Выделены три группы: правые (государственники, приверженцы государственного капитализма), центр (сторонники правового государства, реформ, конституционисты), левые (поборники социальных прав, социалисты). Кадетов Милюков явно относит к центру. Сюда же он относит депутатов от национальных групп. Беспартийных делит равномерно между тремя группами.

 

 

Первая Дума

Вторая Дума

Третья Дума

Четвертая Дума

Правые

37,6%

25,81%

64,55%

64,7%

Центр

41,22%

35,14%

27,95

29,4%

Левые

21,18%

39,05%

7,5%

5,9%

 

Таблица показывает, что стремление правительства и правых вытеснить левых из Думы, меняя ее состав, на первый взгляд, увенчалось успехом, но оно привело к противоположным результатам, разворачивая страну лицом к Октябрю. Модернизация сверху, которую хотело правительство и его приспешники, мобилизовала силы революции снизу, что вело к гражданской войне, ко всем ужасам послереволюционного режима.

 

Через 72 дня работы, 8 июля 1906 г., Первую Думу разогнали. Около половины ее депутатов собрались в Выборге, протестуя против действий правительства. Они выпустили известное Выборгское воззвание. Его поддержали в основном кадеты, отклонив более радикальные предложения левых (социал-демократов и трудовиков). Но и принятое воззвание «Народу от народных представителей» резко осуждало роспуск Думы. Народ призывался не соглашаться с обещаниями правительства созвать новую Думу через семь месяцев, протестовать, прибегнуть для давления на власть к гражданскому неповиновению (не платить налоги, не исполнять воинской повинности). Но в сентябре 1906 г. кадеты отказались от Выборгского воззвания и пошли на выборы в Думу. Авторитет их падал: во Второй Думе оказалось только 124 депутатов от кадетов[108]. Но председателем Госдумы и на этот раз избран кадет, член ЦК Ф. А. Головин. В Третьей Думе кадетов оказалось всего 54. Позиция их в значительной степени меняется. Они все резче осуждают вооруженное восстание, социал-демократов, хотя выступают против смертной казни, за всеобщую амнистию, неприкосновенность личности. Оппозиционность их уменьшается. Они не выдвигают новых собственных законопроектов, довольствуясь поправками к правительственным. В начале войны кадеты поддерживают ее, во имя «единства нации» отказавшись от оппозиционной борьбы, но с лета 1915 г. осуждают войну. В Думе создается Прогрессивный блок, руководимый П. Н. Милюковым (197 депутатов)[109], который критиковал правительство и двор. 1 (14) ноября 1916 г. на заседании Думы П. Н. Милюков критикуя действия правительства, задает вопрос: «Что это — глупость или измена?» Цензура запретила печатать эту речь, но она распространялось миллионными тиражами в тылу и в армии. После февральской революции Милюков и кадеты занимают ведущие позиции во Временном правительстве. Милюкова назначают министром иностранных дел. Он быстро эволюционирует вправо. Кадеты, отрицавшие насилие, активно участвуют в подготовке вооруженного мятежа Л. Г. Корнилова (август 1917 г.), после поражения которого кадеты были удалены из Временного правительства. Авторитет их быстро падает: при выборах в Учредительное собрание (декабрь 1917 г.) они получают всего 17 мест из 770[110]. Кадетская карта бита. В этом их трагедия. Большинство из них были все же честными либералами. Но революцию готовили прежде всего не они, а эсеры и анархисты, хотя и кадеты к этому делу были причастны. Они в какой-то степени проложили дорогу тем изменениям, которые устранили их с политической арены.

 

Ленин резко критиковал кадетов, как и всех других противников большевиков: «Кадеты — могильные черви революции», — писал он. И здесь же: «Вы зовете себя партией народной свободы? Подите вы! Вы — партия мещанского обмана народной свободы, партия мещанских иллюзий насчет народной свободы <…> Вы — партия слов, а не дела, обещаний, а не исполнений, конституционных иллюзий, а не серьезной борьбы за настоящую (не бумажную только) конституцию»[111]. Сейчас, однако, становится все яснее, что далеко не все оценки Ленина являются верным отражением действительности. Далека от правды и характеристика Маяковским кадета, который в красную шапочку был одет, и

Кроме этой шапочки, доставшейся кадету,

ни черта́ в нем красного не было и нету[112].

 

В настоящее время, размышляя о сложных проблемах будущего развития России, о путях, которыми она пойдет, некоторые современные историки считают, что именно «третий путь», который предлагали кадеты, как раз и является самым верным и имеет значение для наших дней. Эта мысль, в частности, выражена в статье Ю. Фатенко «Партия третьей возможности», на которую мы ссылались. В ней опыт партии кадетов приводится как своеобразный урок для современников. Думается, что статья Фатенко верно ставит вопрос о значении Милюкова, разрушает большевистский миф о реакционности его и его партии. Возможно, из деятельности этой партии можно извлечь некоторый урок. Но оценка пути кадетов вряд ли может служить политическим примером для нашего времени, при некоторых возможных аналогиях. Слишком различны ситуации начала XX века и сегодняшнего дня[113]. И если уж говорить об аналогиях, то скорее итог деятельности кадетов, при самых благих их намерениях, в чем-то объясняет провал, к которому пришли в настоящий момент российские демократы. Как выбираться из возникшего тупика, какими средствами, сколь много времени это займет и вообще можно ли из него выбраться в обозримом будущем, сказать трудно. Путь революции вряд ли пригоден. Но и другие пути (например, кадетов) имеют мало шансов достигнуть желаемого. В любом случае ясно лишь одно: привычное советское, резко отрицательное изображение кадетов не соответствует действительности и не отражает их роли в событиях 1905 года.

 

Как мы уже упоминали, испуганный ростом революционного движения, всеобщим недовольством существующим положением, царь 6 августа 1905 г. издает манифест о созыве в начале 1906 года Государственной Думы, как совещательного органа при царе, с весьма ограниченными правами и составом избирателей. Но это не помогло. Император вынужден делать новые уступки. 17 октября 1905 г. он издает новый манифест[114]. Вот его текст:

 

Божьей милостью

Мы, Николай Второй,

император и самодержец всероссийский, царь польский, великий князь финляндский и прочая, и прочая, и прочая.

Смуты и волнения в столицах и во многих местностях империи нашей великой и тяжкой скорбью преисполняют сердце наше. Благо Российского государя неразрывно с благом народным и печаль народная – его печаль. От волнений, ныне возникших, может явиться глубокое нестроенье народное и угроза целости и единству державы нашей.

Великий обет царского служения повелевает нам всеми силами разума и власти нашей стремиться к скорейшему прекращению столь опасной для государства смуты. Повелев подлежащим властям принять меры к устранению прямых проявлений беспорядка, бесчинств и насилий, в охрану людей мирных, стремящихся к спокойному выполнению лежащего на каждом долга, мы, для успешнейшего выполнения общих преднамечаемых нами к умиротворению государственной жизни мер, признали необходимым объединить деятельность высшего правительства.

На обязанность правительства возлагаем мы выполнение непреклонной нашей воли:

1.         Даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов.

2.         Не останавливая предназначенных выборов в Государственную думу, привлечь теперь же к участию в Думе, в мере возможности, соответствующей краткости остающегося до созыва Думы срока, те классы населения, которые ныне совсем лишены избирательских прав, предоставив засим дальнейшее развитие начала общего избирательного права вновь установленному законодательному порядку.

3.         Установить как незыблемое правило, чтобы никакой закон не мог восприять силу без одобрения Государственной думы и чтобы выборным от народа обеспечена была возможность действительного участия в надзоре за закономерностью действия постановленных от нас властей.

Призываем всех верных сынов России вспомнить долг свой перед Родиной, помочь прекращению сей неслыханной смуты и вместе с нами напрячь все силы к восстановлению тишины и мира на родной земле.

Дан в Петергофе, в 17-й день октября, в лето от Рождества Христова тысяча девятьсот пятое, царствования же нашего одиннадцатое.

На подлинном Собственною Его Императорского Величества рукою подписано:

«Николай».

 

Редактор журнала «Пулемет» Н. Г. Шебуев напечатал этот текст манифеста, поместив на нем рисунок — кровавый отпечаток руки и воспроизведя подпись из Манифеста «К сему листу Свиты Его Величества Генерал-Майор Трепов руку приложил».[115]. Получилась выразительная листовка, за которую Шебуев был арестован и приговорен судом к году заключения в крепости. Трепов как раз накануне появления манифеста назначен диктатором Петербурга и 14 октября издает свой знаменитый приказ «патронов не жалеть».

 

Естественно, манифест — решение вынужденное. В «Кратком курсе истории ВКП (б)», по которому долгое время изучали почти всю историю России ХХ века, цитировались стихи — отклик на манифест:

 

Царь испугался, издал манифест:

«Мертвым свобода! Живых под арест!»[116]

 

Испуг царя виден в манифесте довольно отчетливо. Да и о серьезном ограничении самодержавной власти император в это время едва ли думал, как и о предоставлении больших прав Государственной Думе, которую он несколько раз распускал, стремясь сделать ее все более послушной. Тем не менее, манифест оказался первым проявлением парламентаризма в России, пускай и ограниченным, не реальным. Совершен был шаг к конституционной монархии, к созданию парламентского учреждения, утверждающего законы (на самом деле, безвластного). Первая Дума обсуждала различные законопроекты довольно серьезно и активно. Впервые было признано всеобщее избирательное право. Царь и в дальнейшем, в годы реакции, стараясь всячески ограничить деятельность Думы, не пытался ее уничтожить. Семя было посеяно. Всходы могли быть, при иных будущих ситуациях, во всяком случае, не хуже тех, которые получились в октябре 1917 года. Роль кадетов в достижении этих успехов, пускай и не кардинальных, довольно существенная.

 

Как и роль другой партии — и в революционных событиях 1905 г., и в более поздних — партии социал-революционеров (эсеров), наследников народников второй половины XIX в.[117] Уже в 1890-е гг. существовали небольшие группы и кружки будущих эсеров в Петербурге, Пензе, Полтаве, Харькове, Одессе, состоящие главным образом из интеллигентов. Во главе их стояли бывшие народники (Б. В. Савинков, И. П. Каляев, Е. С. Созонов). Часть их образовала в 1900 г. «Южную партию социалистов-революционеров». Другая часть в 1901 г. создала «Союз эсеров». Обе партии вскоре объединились. И в январе 1902 г. в журнале «Революционная Россия» было сообщено об учреждении партии социалистов-революционеров (эсеров). Партия начала действовать, но учредительный съезд ее, утвердивший программу и устав, состоялся лишь через три года, в Иматре (Финляндия). Новая партия выступила как левое крыло демократии в России. Ее члены объявили себя сторонниками демократического социализма, общества политической и хозяйственной демократии. Согласно программе, составленной В. М. Черновым и принятой съездом, партия выступала как защитница крестьян, наследница народников. Она требовала социализации земли (передачи ее во владение общин и установления уравнительно-трудового землевладения), создания республики с автономией областей и общин на федеральном уровне, введения всеобщего избирательного права, демократических свобод (слова, печати, совести, собраний, союзов), 8-часового рабочего дня, социального страхования за счет государства и хозяев предприятий, организации профсоюзов, бесплатного образования для всего населения, отделения церкви от государства, уничтожения постоянной армии. Как видно из сказанного, программа была ориентирована в первую очередь на защиту интересов крестьян, но затрагивала и важные общие проблемы демократического переустройства, в том числе интересы рабочих. В то же время программа предполагала мирный путь развития, с переходом к социализму. Она отрицала социальное расслоение России, «диктатуру пролетариата», активно пропагандируемую марксистами.

 

Считая главной предпосылкой создания социализма свободу и демократию, эсеры признавали значение массовых движений, Но в вопросах тактики, по их мнению, следовало руководствоваться тем, что борьба за реализацию программы будет осуществляться «в формах, соответствующих конкретным условиям русской действительности»[118], что предполагало использование всех средств, в том числе и индивидуального террора. Поэтому, наряду с образованием партии, была создана ее боевая организация. Ею руководили Г. А. Гершуни и Е. Ф. Азеф[119]. Задачей боевой организации был индивидуальный террор против высших государственных чиновников. В 1901–1911 гг. ее жертвами стали два министра внутренних дел (в 1902 г. Д. С. Сипягин, в 1904 г. В. К. Плеве), уфимский губернатор Н. М. Богданович, московский генерал-губернатор, великий князь Сергей Александрович, убитый И. П. Каляевым. После двух покушений жертвы остались живы (попытки убийства харьковского губернатора И. М. Оболенского и московского генерал-губернатора Ф. В. Дубасова). За два с половиной года первой русской революции эсеры совершили около 200 террористических актов. Кроме покушений на видных сановников она занималась доставкой оружия, организовывала динамитные мастерские, создавала боевые дружины.

 

Руководил партией эсеров центральный комитет (ЦК). При нем были образованы различные комиссии: крестьянская, рабочая, военная, литературная и др. Особо важное значение имел Совет партии, состоящий из членов ЦК, представителей комитетов Петербурга, Москвы и регионов. Всего состоялось десять заседаний Совета (первое в мае 1906 г., последнее в августе 1921 г.). К началу событий 1905 г. в эсеровской партии имелось свыше 40 групп и комитетов, объединявших около 2,5 тысяч человек. Большинство составляла интеллигенция, но около четверти (не так уж мало) — крестьяне и рабочие[120].

 

С появлением Манифеста 17 октября многие из эсеров сочли его свидетельством правительственной готовности к постепенному переходу к конституционному порядку. Эсеры приняли участие в думских выборах, завоевав значительное количество депутатских мест[121]. В 1906 г. они вместе с другими депутатами левых партий (трудовиками и др.) активно участвуют в выдвижении проектов по землепользованию, особенно горячо обсуждая аграрный вопрос. Их влияние на массы сохраняется до 1907 г., когда партия насчитывала уже более 60 тысяч человек. Особенно знаменательно то, что к этому времени 90% ее состояло из крестьян и рабочих, то есть эсеры превратились в массовую, отнюдь не интеллигентскую партию[122]. Однако после 1907 г., в период наступления реакции, партия эсеров переживает кризис. Многие из ее руководителей арестованы, находятся в ссылке, в эмиграции. Утрачивается единое идейное руководство, возникают организационные неурядицы. Уже в 1905–1906 гг. в партии происходит раскол: выделяется левое крыло («Союз социалистов-революционеров максималистов») и правое («Партия народных социалистов» — «энесов», как они себя называли). Уменьшение авторитета эсеров связано и с аграрной реформой Столыпина, поощрявшей выход крестьян из общины на хутора. Она, как и было задумано, внесла раскол в антиправительственное крестьянское движение.

 

На фигуре П. А. Столыпина следует остановиться несколько подобней. В советское время он осмыслялся как жестокий диктатор, крайний реакционер, беспощадно боровшийся с революционерами, не останавливавшийся перед самыми крутыми мерами. В эпоху перестройки некоторые историки стали видеть в нем выдающегося государственного деятеля, образец для подражания. По их мнению, только смерть помешала Столыпину повести Россию по благотворному пути и избавить ее от ужасов революции: современникам следовало бы усвоить и претворить в жизнь концепцию Столыпина[123]. Обе точки зрения вряд ли являются истинными, но в каждой из них есть зерно правды. Пётр Аркадьевич Столыпин (1862–1911) и на самом деле фигура незаурядная. В 1906 г. он (очень молодой для такой должности) назначается министром внутренних дел, а через несколько месяцев, с 8 июля того же года, одновременно становится председателем Совета министров, заменив бесцветного И. Л. Горемыкина[124]. Столыпин — сторонник политики «твердой руки»[125]. К ней толкала вся обстановка, в том числе и события личной жизни, да и характер Столыпина — характер диктатора. К средствам массовой информации, к печати Столыпин относился как к способу пропаганды точки зрения правительства, разъяснения его позиции. Возглавив Совет министров, он организовал для этих целей свой печатный орган — газету «Россия» (1906), соредакторами в которой стали бойкие публицисты и ближайшие сотрудники премьера — С. Н. Сыромятников (1864–1933) и И. Я. Гурлянд (1868–ок.1921)[126].

 

Активная позиция премьер-министра вызвала ряд покушений на него[127].12 августа 1906 г. эсеры-максималисты подготовили взрыв государственной дачи, в которой жил Столыпин. От взрыва бомб были убиты и ранены 60 человек, в том числе погибло (по разным сведениям) от 24 до 29 человек. Тяжелые ранения получила дочь Столыпина Наталья, а сам он остался невредим[128]. Последствием громкого покушения стало введение чрезвычайного положения и создание военно-полевых судов[129], которые в 48 часов рассматривали обвинения и выносили суровые приговоры, приводящиеся в исполнение в течение суток. Их утверждали командующие военными округами. Судей за мягкие приговоры увольняли с работы. Начались массовые казни[130]; использовавшиеся для них виселицы называли «столыпинскими галстуками». Если до осени 1906 г. в среднем казнили 9 человек в год, то с августа 1906 г. по апрель 1907 г. к смерти приговорены 1102 человека. «Рассказ о семи повешенных» Леонида Андреева отражает атмосферу времени правления Столыпина.

 

Время правления Столыпина характеризуется и целой серией экономических и социальных реформ[131], задуманных и частично воплощенных в жизнь. Крупнейшая из них — аграрная реформа[132]. По инициативе Столыпина, 9 ноября 1906 г. был издан высочайший Указ «О дополнении некоторых постановлений действующего закона, касающихся крестьянского землевладения и землепользования»[133]. Указ предусматривал право свободного выхода крестьян из общины, с получением надела земли, переходящего в их собственность. При этом, собственность на землю не была абсолютной: земля закреплялась не за частным лицом, а за социальным слоем, который работал на ней. Крестьянская община сохранялась как административная единица[134], но как основа сельского хозяйства провозглашалась и поддерживалась собственность подворная, личная, крепкая, наследственная. Предусматривались и насильственные меры, если община препятствует выходу из нее. Выход не был обязательным, но всячески стимулировался властями. Отменены выкупные платежи, которые платили крестьяне, Крестьянский поземельный банк, по указу от 14 октября 1906 г., понижал платежи заемщиков и создавал льготные условия для купли-продажи земли[135]. Крестьянам предлагалось выделять участки «на отруба», основывать хутора. Столыпин замышлял создание широкого слоя зажиточных крестьян, владельцев земли. Он считал, что община уничтожает врожденное чувство собственности: «Нельзя любить чужое наравне со своим и нельзя обхаживать, улучшать землю, находящуюся во временном пользовании, наравне со своею землей»[136]. По статистике, к 1 января 1916 г. из общины вышло более 25% крестьян, они укрепили за собой около 20% общественных земель, половина вышедших предпочла отрубно-хуторскую форму ведения хозяйства[137].

 

Непосредственным продолжением аграрной реформы, ее составной частью была организация массового переселения крестьян в Сибирь и на Дальний Восток, где было много свободных земель. С 6 мая 1905 г. переселение перешло под контроль Главного управления землеустройства и земледелия, осуществлявшего аграрную реформу. Был принят ряд указов о передаче земель для переселенцев, законы о закреплении за ними земельных участков, о выдаче ссуд на их хозяйственные надобности[138]. Правом на переселение воспользовались многие: в 1906–1914 гг. в Сибирь мигрировали 3040,1 тысяч переселенцев — в два раза больше, чем за предыдущие 20 лет. На Кавказ за тот же период мигрировали около 55 тысяч человек[139]. Сибирь стала быстро развиваться. Территория обрабатываемых сельскохозяйственных земель увеличилась вдвое. Росло животноводство, значительно более быстрыми темпами, чем в европейской части России. По объему валовой хлебной продукции Россия на рубеже XIX–XX вв. была в числе мировых лидеров, наряду с США, Аргентиной, Канадой и Австралией[140]. Предусмотрены меры против концентрации земли в одних руках (не более шести душевых наделов), против спекуляции ею. Продажа земли разрешалась только крестьянам, земледельцам. Не допускалась национализация земли, сдача ее в аренду, отчуждение земли помещиков (сам Столыпин — крупный помещик, владелец около 8 тысяч десятин земли).

 

Планировались и другие проекты реформ: социального страхования рабочих, по старости и инвалидности, ограничение рабочего дня для малолетних, создание системы медицинской помощи, введение всеобщего начального бесплатного образования, увеличение зарплаты учителей, почтовых служащих, железнодорожных работников, увеличение налога на спиртные напитки. Существовал проект решения еврейского вопроса. Ряд замыслов политических реформ: бессословной системы местного самоуправления, выборы в земство по имущественному, а не сословному цензу. Ценз уменьшался в 10 раз[141]. Большинство предлагаемых Столыпиным реформ было целесообразно, даже необходимо с экономической точки зрения, но не все шло так, как было задумано. Многое нарушалось местными чиновниками. Особенно добровольность выхода из общины. Не хватало землемеров, нужных для межевания. Ощущался недостаток денег для проведения реформ. Не все переселенцы прижились на новом месте, иногда возникали конфликты между ними и местным населением. Около 17% из них вынуждены были возвратиться в родные места[142]. Но главным, видимо, была несовместимость между реформами, задуманными Столыпиным, и государственной системой, которой он служил, старался укрепить изо всех сил, идя каким-то особым «русским путем».

 

В 1908 г. начинается резкая критика Столыпина в печати, и правой (обвиняют его в нерешительности), и в левой (во введении жестокой диктатуры). Ухудшаются его отношения с царем. Последний, видимо, опасается того, что слишком много власти сосредоточилось в руках Столыпина: как бы он ее не узурпировал. Отклоняется ряд законопроектов Столыпина. В марте 1911 г. Столыпин подает прошение об отставке. Царь не принимает ее, однако становится ясно, что политическая карьера Столыпина закончена. А 1 сентября 1911 г. в Киеве, где находилась в это время царская семья, в здании оперного театра, Дмитрий Богров, сын владельца многоэтажного дома, смертельно ранил Столыпина. 5 сентября тот скончался и был похоронен в Киево-Печерской лавре (по завещанию: в том месте, где его застанет смерть). Даже не понятны причины убийства. Некоторые считали, что это дело рук охранки, жандармских инстанций, действовавших, возможно, не без ведома царя. Во всяком случае, Богров получил от начальника местной охранки Н. Н. Кулябко билеты на все мероприятия, на которых должна была присутствовать царская семья, которую сопровождал Столыпин. Другие предполагали, что покушение подготовлено эсерами. Те заявили о своей непричастности, что они обычно в подобных случаях не делали. Была и версия каких-то личных причин, ставших причиной убийства.

 

Вернемся к эсерам. Тяжелый удар нанесло им разоблачение в конце 1908 – начале 1909 г. провокатора Е. Ф. Азефа, бывшего руководителя Боевой организации, проводившего успешные террористические акты и в то же время работавшего на охранку, политическую полицию, созданную для борьбы с революционным движением еще на рубеже 1870-х – 1880 гг., при Александре III, активно действующую в первые десятилетия XX века. Предпринимаются попытки сплотить партию, особенно Б. В. Савинковым, но они малоуспешны. Многие эсеры отходят от активной политики, занимаются литературной деятельностью, сотрудничают в легальных эсеровских газетах («Сын Отечества», «Народный вестник», «Трудовой народ»). Вообще в это время выходит довольно много эсеровских журналов и газет, в России и за границей, легальных и нелегальных: «Дело народа», «Свободная Россия», «Труд», «Земля и воля», «Народное слово», «Социалист-революционер» и другие[143]. До Февральской революции партия находится на нелегальном положении. Все же она сохраняет значительное влияние. Накануне войны организации эсеров существуют почти на всех крупных предприятиях, во всех аграрных губерниях.

 

1914 год усилил разногласия. Возникают группы «интернационалистов», противников войны (во главе с В. М. Черновым и М. А. Натансоном) и «оборонцев» (сторонников «войны до победного конца»). В июле 1915 г. в Петрограде состоялось совещание эсеров, энесов и трудовиков. В его резолюции говорилось, что настал момент «для борьбы за решительное изменение системы государственного управления»[144]. Решение совещания пропагандировала в Думе группа эсеров и трудовиков во главе с А. Ф. Керенским.

 

После Февральской революции эсеры превращаются в легальную, массовую, влиятельную организацию, в одну из правящих партий страны. Быстрый количественный рост (быстрее, чем в других партиях). К лету 1917 г. эсеров около миллиона человек, объединившихся в 436 организаций[145] в 62 губерниях, на флоте, в действующей армии. В эсеровскую партию вступали целыми деревнями, полками, фабриками. Крестьяне, рабочие, солдаты, офицеры, студенты, мелкие чиновники, массой валившие в эсеры, имели весьма слабое представление о программе, установках, целях и задачах партии. В ней огромный разброс мнений, от большевистско-анархических до меньшевистско-энесовских. Но так было не только с эсерами, но и с большевиками. Смутное представление, что эсеры «за народ», «за справедливость», что они «дадут землю», покончат с войной. Кстати, лозунг «земля — крестьянам» большевики заимствовали у эсеров.

 

Многие вступали в эсеровскую партию и из шкурных соображений (самая влиятельная партия). Их называли «мартовскими эсерами» (17 марта 1917 года Николай II отрекся от престола; если вспомнить Манифест 17 октября — число оказывается символическим). Три течения среди эсеров: правые (Е. К. Брешко-Брешковская, А. Ф. Керенский, Б. В. Савинков), утверждавшие, что вопрос о социалистической перестройке общества не стоит на повестке дня, что необходимо сосредоточиться на проблемах демократизации политического строя и форм собственности; правые выступали сторонниками коалиционных правительств, считая такие правительства необходимым условием и средством для преодоления разрухи, хаоса в экономике, для победы в войне, для доведения страны до Учредительного собрания. Правые отказались поддерживать лозунг большевиков «Вся власть Советам». Они были «оборонцами» и вместе с «энесами» в 1917 г. образовали «Трудовую народно-социалистическую партию», представленную во Временном правительстве. Ими выдвигается А. Ф. Керенский, занимающий в первом и втором Временных правительствах в марте–апреле 1917 г. пост министра юстиции, затем военного министра, а в сентябре того же года он становится, ненадолго, главой Третьего коалиционного правительства. Маяковский о Керенском:

…сам

себя

уверенно и быстро

назначает —

то военным,

то юстиции,

то каким-нибудь

еще

министром[146].

 

В правительства входят и другие эсеры (например: Б. В. Савинков — военный и морской министр в первом и втором Временном правительстве, В. М. Чернов — министр земледелия во втором правительстве)[147].

 

Другое течение — левые эсеры (М. Спиридонова, Б. Камков и другие), сотрудничавшие в газетах «Земля и воля» и «Знамя труда» Они считали, что остается возможность «прорыва к социализму», выступали за немедленную передачу всей земли крестьянам, верили, что мировая революция покончит с войной. Как и большевики, левые эсеры призывали не поддерживать Временное правительство, не оказывать ему доверия, «идти до конца, до установления народной власти»[148].

 

Но общий курс партии определяли центристы (В. М. Чернов, С. Л. Маслов). С февраля по июль–август 1917 г. они активно работали в Советах матросских, рабочих, солдатских депутатов, считая их «необходимыми для продолжения переворота и закрепления основных свобод и демократических принципов». Участвовали они в земельных комитетах и местных Советах в губерниях. Центристы предлагали «толкать» Временное правительство по пути реформ, а в Учредительном собрании обеспечить выполнение его решений[149].

 

Октябрьский переворот происходил при активном участии левых эсеров. «Декрет о земле», принятый большевиками 26 октября 1917 г. на Втором съезде Советов, узаконил то, чего требовали эсеры, что было подготовлено Советами и земельными комитетами по инициативе эсеров: изъятие земли у помещиков, царского дома, богатых крестьян. Декрет включал в себя «Наказ о земле», составленный левыми эсерами на основе 242 местных наказов. В нем говорилось: «Частная собственность на землю отменяется навсегда. Все земли передаются в распоряжение местных советов». Благодаря этому декрету, коалиции с левыми эсерами, большевики смогли быстро утвердить новую власть в деревне и тем обеспечить победу революции. Крестьяне поверили, что большевики и есть те «максималисты», которые одобряют «черный передел» земли (передача земли в руки советов, а не в собственность крестьян, позднее обеспечила Советской власти формальное право распоряжаться землей по своему усмотрению — ПР). Левое крыло эсеров (около 62 тысяч) преобразовалось в «Партию левых эсеров (интернационалистов)» и делегировало своих представителей во Всероссийский центральный исполнительный комитет.

 

В отличие от левых эсеров, правые не приняли Октябрьскую революцию, оценили ее как «преступление перед родиной и революцией». Позднее, в конце 1917 г., правые организовали в Петрограде мятеж юнкеров, который был подавлен. Они пытались отозвать своих депутатов из Советов, выступая против заключения Брестского мира с Германией. Съезд эсеровской партии, проходивший с 26 ноября по 5 декабря 1917 г., отказался принять большевистскую социалистическую революцию и Советское правительство как не признанные страной. При выборах в Учредительное собрание эсеры получили 58% всех голосов. Накануне его созыва ими планировалось «изъятие всей большевистской головки» (убийство Ленина и Троцкого). Однако эсеры отказались от этого замысла, опасаясь, что убийство вызовет ответный террор («обратную волну террора со стороны большевиков»)[150]. От большевистского террора это не спасло, и замысел большевиков относительно разгона Учредительного собрания не был сорван.

 

После роспуска в начале 1918 г. Учредительного собрания эсеры решили отказаться от тактики заговоров и вести открытую борьбу с большевиками, последовательно завоевывая массы, участвуя в деятельности любых легальных органов: Советов, Всероссийских съездов земельных комитетов, съездов женщин-работниц и пр. После заключения Брестского мира в марте 1918 г. в пропаганде эсеров появляется идея сохранения целостности России. Левые эсеры, сотрудничавшие с большевиками, искавшие компромисса с ними, после создания комбедов, продотрядов, изъятий «излишков» хлеба у крестьян, разочаровываются в Советской власти. Мятеж их 6 июля 1918 г. — безуспешная попытка спровоцировать военный конфликт с Германией, сорвать Брестский мир, прекратить развертывание «социалистической революции в деревне» — жестоко подавлен большевиками.

 

К этому времени левые эсеры раскололись на две партии: «народники-коммунисты» (существовали до ноября 1918 г.) и «революционные коммунисты» (в 1920 г. они приняли решение о слиянии с РКПб). Часть эсеров, не вошедших ни в одну из этих партий, продолжала борьбу с большевиками, требуя отмены ЧК (Чрезвычайных комиссий), ревкомов, комбедов, продотрядов, продразверстки.

 

В мае 1918 г. правые эсеры выступают против большевиков, стремясь добиться «водружения знамени Учредительного собрания в Поволжье и на Урале». Решением эсеровской Сибирской областной Думы, в Томске объявлено создание Сибирской автономной области, Временного Сибирского правительства (в коалиции с кадетами), с центром во Владивостоке и филиалом в Омске. Создана Уфимская директория (сентябрь 1918 г.), также в коалиции с кадетами. Все эти образования не белогвардейские, хотя и антисоветские. 18 ноября 1918 г. А. В. Колчак сверг директорию, арестовал многих ее участников-эсеров и установил военную диктатуру[151].

 

К июню в Самаре, при помощи восставших бывших военнопленных чехов, создан Комитет Учредительного собрания, во главе с В. К. Вольским. Большевики расценивают это как контрреволюционный заговор и 14 июля 1918 г. исключают эсеров из состава ВЦИК. Эсеры все более активно включаются в борьбу, принимают участие в мятежах в Ярославле, в Муроме, Рыбинске, в подготовке заговоров, террористических актов. 20 июня они совершают покушение на члена президиума ВЦИК В. М. Володарского, 30 августа — на председателя ЧК Петрограда М. С. Урицкого. В тот же день совершено покушение на Ленина в Москве.

 

Отдельные разрозненные эсеровские группировки пытаются продолжать сотрудничать с большевиками. Те их используют в своих интересах. В феврале 1919 г. в Москве был даже легализован эсеровский центр. В 1921 г. в Самаре проходит последний эсеровский съезд в России. К этому времени большинство эсеров находятся уже за границей, в том числе их лидер В. М. Чернов. Попытки создания беспартийного Союза трудового крестьянства, заявление о поддержке мятежа в Кронштадте (лозунг «За Советы без коммунистов»). Эсеровский альтернативный план экономической и политической демократизации. Власти проводят ряд судов над эсерами (за реальные и сфабрикованные действия). Эсеры обвиняются в подготовке «всеобщего восстания», диверсий, в уничтожении хлебных запасов и пр. Ленин, а за ним и другие, называют их «авангардом реакции». В августе 1922 г. происходит суд Верховного трибунала ВЦИК над 34 деятелями эсеровской партии. 12 из них (в том числе старые члены партии) приговорены к расстрелу, остальные осуждены сроком от 2 до 10 лет. В 1925 г. арестован весь состав Центрального Бюро эсеров. На этом их деятельность в СССР прекращена.

 

Многие эсеры эмигрировали, в том числе руководители, основатели партии. Они обосновались в ряде городов. В Ревеле (Таллине), Париже, Берлине, Праге оказались эсеры-эмигранты, во главе с Заграничной делегацией партии. В 1926 г. она раскололась. Во время второй мировой войны часть эсеров-эмигрантов безоговорочно поддерживала СССР. Многие эсеры участвовали во французском Сопротивлении, были расстреляны, погибли в гитлеровских концлагерях. Некоторые эсеры (С. Н. Николаев, С. П. Постников, другие) после войны вернулись в СССР и попали в сталинские лагеря (немногих, оставшихся в живых, освободили в 1956 г.). В марте 1952 г. (после смерти Сталина) эмигранты — лидеры различных партий (14 человек, из них 3 эсера и 8 меньшевиков) подписали обращение, где речь шла о том, что история сняла спорные вопросы, разделявшие некогда социалистов разных направлений. Выражалась надежда, что «в будущей послебольшевистской России» должна быть одна, «широкая, терпимая, гуманитарная и свободолюбивая социалистическая партия»[152]. Слишком поторопились. Из всех перечисленных ими качеств только одно осуществилось: партия продолжала оставаться одна, единственная, большевистская.

 

Существенную роль и в первой (1905 г.), и во второй (февральской 1917 г.), и в третьей (октябрьской 1917 г.) революциях сыграли анархисты. В советском общественном сознании сложился карикатурный штамп русского анархиста — забулдыги и пьяницы, труса и насильника, антисемита и погромщика, перепоясанного патронташем, с бомбой у пояса. На самом деле анархизм — довольно значимое международное движение. Русские деятели внесли немалую долю в его формирование[153]. В первую очередь следует вспомнить имена М. А. Бакунина и П. А. Кропоткина, разработавших теорию анархизма.

 

Не многие сейчас помнят, что именно с анархистами в России начала ХХ века связано возникновение Советов. Привычно мнение, что советы породила русская революция 1905–1907 гг., что они возникли стихийно, как самоорганизация рабочих; позднее ими стали руководить большевики и Советы превратились в основную ячейку советской власти. На самом деле идея советов гораздо более ранняя и возникла задолго до русской революции 1905 г. Она обоснована теоретически Прудоном и Бакуниным, развита левыми их сторонниками еще в Первом Интернационале, в 1860-е гг. Уже тогда обсуждается идея «союза делегатов от всех рабочих организаций в данной отрасли, избранных профессиональными собраниями самих трудящихся, постоянно ответственных перед этими собраниями и переизбираемых ими в любой момент»[154]. Работникам предлагалось создавать профессиональные и отраслевые советы, которые должны были заменить существующие органы власти. Советами назывались и исполнительные органы коммун Франции и Испании, восставших в 1871–1872 гг. против центральной власти (наиболее известная — Парижская коммуна). Уже здесь отчетливо ощущается мысль о необходимости коренной смены власти, замены ее организациями, непосредственно выражающими интересы трудящихся. Эта мысль весьма важна для анархистов, которые вовсе не были сторонниками безвластия (как их часто изображали и изображают). Они были противниками существовавшей государственной буржуазной власти (в России самодержавной), а не власти вообще. Более того, позднее анархисты выдвигали проект «двойной федерации»: трудящиеся объединяются, во-первых, по профессиям и отраслям в рабочие союзы — «синдикаты», а во-вторых, по территориальному принципу — в вольные Коммуны (межпрофессиональные территориальные общины). Органы управления последних должны создаваться или на общих собраниях жителей, или путем избрания делегатов от синдикатов. В качестве таких структур в начале ХХ века французские синдикалисты создали «Биржи труда», а итальянские «Палаты труда»[155]. Отсюда и название «анархо-синдикализм». В нем много утопического, далекого от реальной действительности, но вовсе нет проповеди вседозволенного безначалия. Как нет его в теоретических воззрениях «отца анархизма» Кропоткина.

 

В самодержавной России свободы профсоюзной деятельности не существовало. Но идея территориального и профессионального общественного самоуправления в начале ХХ века возникла и в России, не без влияния анархистских теорий. Сперва как будто на самом деле среди рабочих, но, по некоторым сведениям, не в Иваново-Вознесенске в мае 1905, как принято было считать. Миф об этом развеивается в книге анархиста, прежде бывшего эсером, Всеволода Волина[156]. Волин — участник событий, один из создателей первого русского совета, в Петербурге, в январе–феврале 1905 г. По его словам, он вел культурно-просветительные занятия среди трудящихся столицы, его знали в рабочих кругах. В разгар всеобщей стачки протеста, охватившей Петербург после расстрела 9 января 1905 г., к нему пришел один из знакомых (помощник присяжного поверенного Георгий Хрусталев-Носарь). Он сообщил, что либеральные деятели Петербурга собрали деньги для поддержки бастующих и членов их семей. Так как было известно, что Волин общается с рабочими, Хрусталев-Носарь попросил его и его друзей организовать распределение собранной помощи. На этой основе сложился кружок рабочих-активистов. На одном из заседаний родилась идея: продолжать встречи и после окончания забастовки, «создать перманентный рабочий орган: нечто вроде комитета или, скорее, совета, который следил бы за развитием событий, служил бы связующим звеном между рабочими, разъяснял бы им ситуацию и мог бы, в случае необходимости, объединить вокруг себя революционные силы трудящихся <…> В первоначальном проекте речь шла о своеобразном непрерывном общественном рабочем органе <…> Мы решили сообщить рабочим всех крупных столичных заводов о новом объединении и приступить <…> к выборам членов этого органа, который впервые был назван “советом рабочих депутатов” <…> Вскоре состоялось первое собрание делегатов нескольких заводов Санкт-Петербурга»[157]. Совет просуществовал недолго и прекратил свою деятельность из-за правительственных репрессий. Дело даже не в том, какой совет возник первым, Петербургский или Иваново-Вознесенский. Может быть, в рассказе Волина звучит и мотив: именно мой первый. Важно, что такие советы стали в те годы появляться, что в них участвовали и рабочие, и либеральные интеллигенты (которые, вероятно, слышали о теории синдикализма), что направленность таких советов была оппозиционная, антиправительственная. Ряд анархистских групп выступал против властей. И далеко не всегда большевики играли ведущую роль в возникновении советов. Они и здесь, как и в других случаях, заимствовали чужую идею. Кстати, в анархистской организации Иваново-Вознесенска состоял и Д. Фурманов, в дальнейшем большевик, автор «Чапаева». Первые советы, по мнению В. Дамье, интересны и для современности «как форма организации потенциального массового движения и как структура желаемого общества»[158].

 

В деревне советы в период первой русской революции приняли несколько иную форму: они стали, по существу, органами крестьянских общин, тоже ориентированных на самоуправление, неприятие существующей власти, на стихию протеста, стихию революционную. Община, земское самоуправление в очень большой степени стали выразителями требований крестьян, их воли к переменам и их протеста. Одобрение деревень, то есть подавляющей части населения, оказалось на стороне эсеров и анархистов. Они обещали крестьянам землю и были далеки от либеральной городской элиты, вызывавшей недоверие народа. Это повторится и в 1917 году, при выборах в Учредительное собрание.

 

Итак, для анархистов характерна идея советов как формы самоорганизации трудового населения, складывающейся в ходе борьбы людей за свои нужды и права. Советы, по мнению анархистов, по мере развития могут превратиться в будущий общественный строй, которому присуща свободная инициатива людей, самоорганизация, независимая от институтов власти, политических партий, стремление явочным порядком отстоять свои права, принятие решений обо всех основных действиях на общих собраниях, солидарность и взаимопомощь.

 

Программа, совсем не мракобесная, вызывающая во многом сочувствие. На практике было сложнее. На первый план выдвигалась стихия крестьянского бунта, «черной земной крови», которая

 

Сулит нам, раздувая вены,

Все разрушая рубежи,

Неслыханные перемены,

Невиданные мятежи...[159]

 

О таком бунте размышлял еще Пушкин в откликах на современные ему крестьянские волнения, в «Истории пугачевского бунта», опасаясь (а вовсе не оправдывая) его, но и понимая всю сложность проблемы.

 

К стихии крестьянского бунта присоединялась и стихия уголовная, разбойничья. Часто они оказывались слитыми воедино. Вспомним о некоторых фактах, мифах, легендах. Издавна существовали легенды о благородном разбойнике, защитнике народа от произвола властей. Образы таких разбойников вошли в фольклор, в литературу: Робин Гуд в Англии, Карл Моор в Германии, Стенька Разин, Пугачев, пушкинский Дубровский, Роман Дубровин в «Воеводе» Островского — в России, Кармелюк на Украине и многие, многие другие. Но это разбойники романтизированные, мало похожие на реальных. Впрочем, романтическое начало можно было встретить и у последних. Деятельность Махно и Котовского, о которых речь пойдет далее, — свидетельство возможности такого сочетания (бандитизма и романтизма). Вся эта сложная смесь отразилось и в событиях первой русской революции, и в октябре 1917 г., и во время гражданской войны. Следует вспомнить и пророческое «Предсказание» Лермонтова:

 

Настанет год, России черный год,

Когда царей корона упадет;

Забудет чернь к ним прежнюю любовь,

И пища многих будет смерть и кровь; <…>

В тот день явится мощный человек,

И ты его узнаешь — и поймешь,

Зачем в руке его булатный нож:

И горе для тебя! — твой плач, твой стон

Ему тогда покажется смешон;

И будет все ужасно, мрачно в нем,

Как плащ его с возвышенным челом.

 

В примечаниях к стихотворению обычно отмечалось, что оно написано под впечатлением крестьянских восстаний в России, усилившихся в 1830 в связи с эпидемией холеры (это верно — ПР) и что Лермонтов изображает крестьянское восстание мрачными красками, разделяя в этом вопросе ограниченность дворянских революционеров, однако это стихотворение вовсе не отражает отрицательного отношения Лермонтова к народному восстанию (что весьма спорно — ПР)[160]. Вернее бы сказать, что Лермонтов, как и Пушкин, видит страшные стороны разгулявшейся народной стихии.

 

К этому ряду следует отнести и А. Блока, в частности его поэму «Двенадцать» (1918 г.). В советское время подчеркивалось, что поэт принимает революцию, поставив впереди двенадцати революционеров (двенадцати апостолов) Иисуса Христа:

 

В белом венчике из роз —

Впереди — Исус Христос.

 

Кстати, некоторые противники «религиозного дурмана» считали неуместным, снижающим революционный пафос поэмы, появление Христа во главе двенадцати. Они предлагали другой вариант последней строки: «Впереди идет матрос», не заботясь о том, что с матросом не совсем совместим белый венчик из роз. Но если придерживаться реальности, что вовсе не входило в замысел Блока, оправдывавшего революцию высшим из возможных оправданий — именем Христа, матрос и на самом деле был бы более уместным впереди героев поэмы. Ведь они тесно связаны с разбойной, уголовной стихией, с кровью, грабежами («на спину б надо бубновый туз», «запирайте етажи, нынче будут грабежи»). Не случайно столь часто в поэме упоминается нож, тот самый «булатный нож», о котором писал Лермонтов, который является как бы символом разгулявшейся кровавой стихии («уж я ножичком полосну, полосну», «шрам не зажил от ножа»). Нож оказывается инвариантом топора, к которому предлагали звать Русь.

 

Обратимся к другому произведению другого автора, к поэме В. Маяковского «Хорошо». Она написана к 1927 году, ее подзаголовок — «Октябрьская поэма». Именно десятилетие Октябрьской революции — существенный шаг в оформлении официального мифа о ней, в создании которого участвовали и В. Маяковский, и С. Эйзенштейн. В поэме говорится о трудностях, о стихийном разгуле, мрачных сторонах. Но пафос ее совсем другой, чем у А. Блока, это пафос восхваления революции и роли коммунистической партии, которая «прибирала к рукам», «направляла, строила в ряды» стихию. Роль партии — мотив совершенно обязательный, без него обойтись нельзя. Маяковский это хорошо знал, и в последних его двух поэмах («Ленин» и «Хорошо») гимн партии и советской власти звучит «во весь голос».

 

В давние времена современники Лермонтова, сторонники официального патриотизма, выражали недовольство началом одного из его стихотворений, «Родина» (1841 г.): «Люблю отчизну я, но странною любовью!». Им не нравилось это но: сказал бы просто: «люблю Россию», «люблю по-русски», а тут почему-то «странная любовь». Такой-то «простой любви» хотела и советская власть от поэтов, писателей, от всех граждан СССР. В поэмах о Ленине и Октябре Маяковской выражал такую любовь. Не случайно назвал его Сталин лучшим, талантливейшим поэтом советской эпохи. Александр Блок не умещался в такие рамки. Даже в 1921 г. его приятие революции было с большим но. В поэме «Хорошо», поэме без но, мотив полемики с Блоком занимает важное место. Он отразился в эпизоде встречи Маяковского с Блоком:

 

Блок посмотрел —

костры горят —

«Очень хорошо». <…>

И сразу

лицо

скупее менял,

мрачнее,

чем смерть на свадьбе:

«Пишут...

из деревни...

сожгли...

у меня...

библиотеку в усадьбе»[161].

 

Такое двойственное отношение к революции — отражение не только интеллигентской ограниченности, как получается у Маяковского, у которого просто хорошо.

 

Как уже упоминалось, выразителем стихийного революционного протеста являлся Нестор Иванович Махно (1888–1934)[162]. Именно революционного, а не контрреволюционного. Тяжелое нищее детство. Отец, служивший конюхом у местных богачей, рано умер. Семья бедствовала. Мать вынуждена кормить пятерых малолетних детей. С детства Нестору пришлось пасти чужой скот, батрачить, наниматься погонщиком быков во время молотьбы. В 1903 г. он, не закончив начальной школы, поступил чернорабочим на чугунно-литейный завод в селе Гуляйполе[163], где он родился и где прошла значительная часть его деятельности. В 1906 г. Махно вступает в «Крестьянскую группу анархистов-коммунистов» («вольных хлеборобов»). Они проводят ряд террористических актов, грабят богатых крестьян, немцев-колонистов. Участников группы арестовывают, затем освобождают. Полиция, возможно, боится анархистов или подкуплена ими. Но в 1908 г. убит чиновник военного управления. Махно то ли непосредственно участвовал в убийстве, то ли нет. Но времена были тяжелыми (правительство Столыпина отвечало на революционные волнения репрессиями), и Махно в 1910 г. приговаривают к смертной казни. Спасло его то, что отец записал его рождение на год позже (чтобы отсрочить призыв в армию; так делали многие). Поэтому до совершеннолетия (21 год) ему оставалось около шести месяцев. Столыпин подписал бумагу о помиловании. Казнь была заменена бессрочной каторгой, которую Maxнo отбывал в Бутырской каторжной тюрьме в Москве. Непокорность и дерзость Maxно по отношению к тюремному начальству приводили к многократному водворению его в карцер. Так началась болезнь легких, одно из которых пришлось удалить. Махно стал калекой. Соседом по камере оказался анархист П. А. Аршинов[164]. Он познакомил Махно с теоретическими основами анархизма. Да и вообще, как некоторые другие заключенные, Махно использовал годы тюрьмы для самообразования. Много читал, от Сумарокова до современных писателей и мыслителей. Февральская революция освободила его. Он много ездил. Затем возвратился в Гуляйполе. Создал отряд «Черная гвардия» (можно считать — бандитскую шайку). Опять грабежи, убийства, но «во имя народа». Противник Временного правительства и Учредительного собрания, Махно провозглашал помещичью, монастырскую, государственную землю общественным достоянием, ратовал за захват земель и передачу их крестьянам.

 

Октябрь Maxнo принял, как и те мужики, которых он защищал. Он становится убежденным сторонником революции. В 1918 г. в Москве встречается с П. Кропоткиным («отцом русского анархизма»), с руководителями большевиков Я. Свердловым и В. Лениным. Последний произвел на него большое впечатление. Но Махно осудил и его за разгон анархистских организаций Москвы. Отряд Махно в Гуляйполе позднее становится армией бойцов за революцию и ведет военные действия против всех ее врагов: Петлюры, австро-германских оккупантов, захвативших (по условиям Брестского мира) Украину, гетмана Скоропадского, Центральной Рады Украины (молодые люди, певшие: «Мы дети тех, кто выступал на бой с Центральной Радой» и о «нашем паровозе», остановка которого в коммуне, не подозревали, что одним из главных бойцов с Радой был Махно). Воевал Махно и с Деникиным (рейд по тылам Деникина; Махно дошел почти до Таганрога, где находилась деникинская ставка, что заставило бросить против него самые отборные войска Деникина, сняв их с фронта борьбы с большевиками), с Врангелем (мало кто позднее знал, что в Крыму Сиваш форсировали в первую очередь махновцы, прорвавшие укрепления Перекопа). Отчаянная личная храбрость (за время гражданской войны Махно 14 раз ранен), дерзость и удачливость. К концу января 1919 года его армия насчитывала около 29 тысяч человек[165], всех национальностей, проживающих на Южной Украине, в том числе евреев. В армии Махно евреи составляли довольно значительный процент. Анархистская теория отвергала антисемитизм, была интернациональна. Что не значило, что махновцы иногда не грабили зажиточных евреев. И все же на территориях, занятых войсками Махно, больших погромов не было, таких, какие были и у белых, и у красных[166]. На станции Верхний Токмак Махно увидел плакат: «Бей жидов, спасай Россию!»; он приказал расстрелять автора этого лозунга[167]. Когда рассказывают о жестокости Махно, вспоминают, что по его приказу в паровозной топке был сожжен священник[168]. Но как-то забывают, что примерно в тех же местах в 1919 г. красные расстреляли 17 монахов Спасо-Преображенского Мгарского монастыря.

 

С советской властью, частями Красной армии у Mахно отношения были сложные. Как мы уже отмечали, он воевал со всеми контрреволюционными силами. И в этой борьбе он нередко выступал в союзе с частями Красной армии. Соединился с войсками видного советского командира П. Е. Дыбенко, командовал 3-й бригадой в Заднепровской дивизии. Но когда большевики на освобожденных от белых землях стали вводить продразверстку, выгребая подчистую зерно из амбаров не только богатых крестьян, но и середняков, когда на Украине появились продотряды, органы ЧК, Махно вступил в конфликт с советской властью. Его обвиняли в предательстве революции, объявляли вне закона, но в трудные моменты, когда нависала угроза, вновь вступали в союз с ним (Перекоп). Махно все отчетливее понимал, что большевики враждебны интересам крестьян, которые он защищал. Уже в феврале 1919 г. он заявил: если большевики идут из Великороссии на Украину помочь нам в борьбе с контрреволюцией, мы должны сказать им: «Добро пожаловать»; если же для того, чтобы монополизировать Украину, мы скажем им: «Руки прочь». В апреле того же года на 3-м Гуляйпольском крестьянском съезде Махно прямо сказал, что советская власть изменила революции, а компартия узурпировала власть и окружила себя «чрезвычайками». В июне 1919 г. Махно объявлен вне закона, а осенью большевики вновь заключили с ним союз против Деникина. Борьба против Врангеля, но и против большевистской диктатуры. Задача защиты деревни от города, от эксплуатации ее любой насильственной властью. Тщетная надежда, что Красная армия будет воевать «за свободные советы», установит «истинно народную власть». Разочарование в этой надежде.

 

Эдуард Багрицкий в поэме «Дума про Опанаса», написанной в духе советских официальных установок, все же объясняет, устами своего героя, почему тот попал к Махно:

 

Ой, грызет меня досада,

Крепкая обида!

Я бежал из продотряда,

От Когана-жида...

По оврагам и по скатам

Коган волком рыщет,

Залезает носом в хаты,

Которые чище!

Глянет влево, глянет вправо,

Засопит сердито:

«Выгребайте из канавы

Спрятанное жито!»

Ну, а кто подымет бучу —

Не шуми, братишка:

Усом в мусорную кучу,

Расстрелять — и крышка![169].

 

И хотя, повторяю, поэма была написана в официальном духе, Махно и Опанас осуждены, комиссар Коган героизирован, власти почувствовали все же какой-то «душок», сочувствие автора к Опанасу, и в конце 1940-х гг., в разгар борьбы с «космополитами», поэма была подвергнута критике, и за то, что романтизированный Опанас — махновец, и за то, что большевик Коган — еврей[170].

 

В конце 1920 г. Махно вновь объявлен вне закона[171] за отказ выступить против Польши. Махно не без основания считал, что война с поляками — захватническая и вмешиваться в нее не в интересах Украины. Действия советских войск против Махно закончились летом 1921 г. Он и остатки его войска, разгромленные Красной армией, перешли границу Румынии. Затем Махно оказался в Польше. Советское правительство требовало его выдачи. В Польше Махно судили, но оправдали. В 1922 г. он переехал в Германию, а позднее во Францию, где и умер в 1934 г. в Париже, забытый, много лет болевший (сказывалась потеря легкого в каторжной тюрьме, многочисленные ранения), по сути, нищий, существовавший на пожертвования анархистов. Он оставил после себя трехтомные мемуары[172].

 

Некоторые историки считают, что слово «махновщина» может быть применимо ко всему, что происходило в России и во время первой революции, и в период Октября, в годы гражданской войны. Ориентация либеральной интеллигенции на европейские образцы вызвала народный ответ: стихийный бунт, новую пугачевщину, в которой смешались и искренняя ненависть к старой власти, готовность бороться с ней, не щадя жизни, и разбойная стихия, и пьянство, и убийства, бездумное пролитие крови, озверение, потеря человеческого облика, этических норм. Жизнь без царя в голове и Бога в сердце. Здесь не теория определяла действия, а стихийный порыв, страсти, забвение всех сдерживающих начал, как у лошадей, которые понеслись, закусив удила. В первую очередь это относилось к крестьянству, но и к рабочим, к тем, кто поддерживал большевиков. Лишь в XXI веке начинается героизация Нестора Махно[173].

 

Махновцы грабили и убивали не меньше, чем все остальные. Здесь даже речь не идет о пытках и массовых убийствах периода диктатуры Сталина (да и Ленина), когда погибли миллионы людей. А только о периоде от первой русской революции до гражданской войны. Напомню о так называемых «эксах» (экспроприациях), проводимых большевиками. Лозунг «экспроприация экспроприаторов» по сути означал: «грабь награбленное». Назовем героизированного, легендарного Камо[174], близкого друга Сталина (оба родились в Гори). О нем в свое время поставлено несколько фильмов, восхваляющих его «подвиги»[175]. Он организовал ряд «экспроприаций», летом 1904 г. бежал из тюрьмы в Батуми, одной из самых надежных в Закавказье. Бежал дерзко, днем, во время тюремной прогулки. Летом 1907 г. Камо организовал ограбление филиала государственного банка в Тифлисе. Похищено более 240 тысяч рублей[176], а то, что во время взрыва погибли и были ранены несколько десятков человек, то с этим не считались. Большевики послали Камо в Германию закупать оружие и взрывчатку. Там его арестовали. Он длительное время симулировал сумасшествие, пройдя все проверки на симуляцию, в том числе на нечувствительность к боли. Его вернули в Россию. В конце концов, приговорили к смертной казни, но в 1913 г. амнистировали (к 300-летию дома Романовых). Во время гражданской войны Камо сформировал отряд смертников-камикадзе, куда входили и женщины: «женщин, которых он набирал себе в отряд, спрашивал: можешь привязать к животу бомбу, пройти в штаб белых и взорвать себя вместе с ними?». В 1922 г. Камо возвратился в Тифлис, где в то время был Сталин. Ночью Камо, ехавший на велосипеде, попал под грузовик. Об его смерти ходили разные слухи. Точно известно лишь то, что памятник ему уничтожили по приказу Сталина, и что его сестра была арестована. Слишком много знал.

 

«Экспроприациями» (попросту грабежами) занимался, согласно некоторым версиям, в период революции 1905–1907 гг. и Сталин. Во всяком случае, это не противоречило его «моральному облику». О такой версии рассказывает Фазиль Искандер в «Пирах Вальтасара». При этом, в отличие от Камо, Сталин добывал таким способом деньги не только для партийной кассы, но и для себя лично. IV съезд РСДРП осудил подобные действия, но Сталин не подчинился решению. В 1908 г. он, набрав шайку, захватил и ограбил пароход «Николай», был схвачен жандармами, позднее исключен из партии. В связи с этим возникают сомнения относительно шести «героических побегов» Сталина из Сибири. Сибирские сторожилы утверждали, что в зимних условиях такой побег был бы невозможен и для местных медведей, проводящих зиму в берлоге. А Сталин тем не менее бежал, весьма успешно. Здесь возникают вопросы: не помогал ли ему кто-нибудь? Не был ли он связан с царской охранкой?

 

Организация поисков «компромата», как ни парадоксально, исходила от самого Сталина. Готовя преследования «врагов народа», он поручил Г. Ягоде, руководителю наркомата внутренних дел, подобрать материал о связях будущих подсудимых с полицией. Такие связи, видимо, были у многих деятелей революционного движения (вспомним историю Азефа). Ягода приказал поискать подобный материал сотруднику НКВД Исааку Штейну, а последний, роясь в документах охранки, в делах заместителя начальника департамента полиции С. Е. Виссарионова, с ужасом обнаружил фотографию молодого Сталина и ряд писем-донесений, написанных хорошо знакомым Штейну почерком. Предварительная экспертиза подтвердила идентичность почерков. Не знаю, сообщил ли Штейн о своем открытии Ягоде, но он с папкой документов отправился в Киев к своему другу и бывшему начальнику, в то время наркому внутренних дел Украины В. Б. Балицкому. Провели повторную экспертизу, с тем же результатом. Ознакомили с документами С. Косиора, П. Постышева и И. Якира (первого и второго секретарей ЦК КПбУ и командующего Киевским военным округом). Те, судя по всему, Сталина не известили. Не исключено, что не очень его любили. Да и как было извещать о подобном: это равносильно вынесению себе смертного приговора. Но разведка Сталина кое-что о документах узнала. И Косиор, и Постышев, и Якир были причислены к «врагам народа» и казнены. Погиб и Балицкий. Вряд ли документы явились главной причиной расправы с ними, но сыграть свою роль и они могли. Судьба Штейна не известна. Он мог и затеряться, избежать расправы, а мог и погибнуть. Документы же оказались за границей. Их передали одному из лидеров европейских социал-демократов Камилю Гюисмансу, а тот позднее отдал их Н. С. Хрущёву[177].

 

Еще одна детективная история. В США много лет проживал бывший генерал НКВД Александр Орлов (настоящее имя Лев Фельдбин). Он в прошлом связан со многими политическими делами, в частности с подготовкой процессов «врагов народа». В 1936 г., во время гражданской войны в Испании, его назначили заместителем советского генерального консула в Барселоне, Антонова-Овсеенко. Гражданская война в Испании — еще одна тайная страница советской дипломатии, проясняющая отношения между испанскими анархистами и коммунистами, причины поражения республиканцев. Об этом идет речь в воспоминаниях Оруэлла («Памяти Каталонии», «Вспоминая войну в Испании»), да и в романе Хемингуэя «По ком звонит колокол» (не случайно в Советском Союзе роман так долго не разрешали печатать).

 

В 1938 г. Антонова-Овсеенко вызвали в Москву, объявили «врагом народа» и казнили. А вскоре Орлов получил приказ Ежова о возвращении в Москву. Понимая, чем это «пахнет», он приказу не подчинился, попросил политическое убежище в США, где опубликовал книгу «Тайная история сталинских преступлений» и ряд статей на ту же тему. Там идет речь и о связях Сталина с царской охранкой[178].

 

Чудом выжившая в сталинских лагерях и назначенная Хрущёвым заместителем руководителя комиссии по расследованию сталинских преступлений Ольга Шатуновская, бывшая личным секретарем Степана Шаумяна, видного деятеля революционного движения Кавказа, одного из расстрелянных белогвардейцами 26 бакинских комиссаров, писала: Шаумян утверждал, что Сталин был агентом царской охранки. В 1906 г. он провалил Авлабарскую подпольную типографию, а в 1908 г. выдал конспиративную явочную квартиру[179]. Так что грабили большевики уже в дореволюционный период не стесняясь. Да и провокаторов среди них было немало.

 

Характерной для России двух революций, 1905 и 1917 гг., является и фигура Григория Ивановича Котовского (1881–1925). Что в рассказах о его жизни соответствует реальным фактам, а что — легенда и вымысел, сказать трудно. По официальной версии, он — видный военачальник Красной армии, командовавший крупными кавалерийскими соединениями, награжденный тремя орденами Красного знамени, почетным революционным оружием, безоговорочно преданный советской власти, высоко ценимый Сталиным, назвавшим Котовского «храбрейшим среди скромных наших командиров и скромнейшим среди храбрых»[180]. Создается образ человека незаурядного, легендарного, одного из самых симпатичных героев Гражданской войны. Котовский нередко противопоставляется Махно, как противник анархии, последовательный большевик, стойкий боец с контрреволюцией. Такими эти две фигуры, Котовский и Махно, предстают и в поэме Багрицкого «Дума про Опанаса»: красный командир, воплощение нового советского порядка и бандит, порождение анархической стихии. Даже в описании внешности солдат Махно и Котовского последовательно проводится то же противопоставление. Махновцы — бандиты, прячущиеся за чумацкими возами; здесь и жбан самогона, хмельной разгул. Солдаты Котовского совсем другие: они — регулярная армия, и еда у них хорошая («от приварка рожи гладки»), и поступь удалая, и «амуниция в порядке, как при Николае»[181]. Стихийность (бандитская, отрицательная) и организованность (советская, положительная) — такое устоявшееся противопоставление. О смерти Котовского обычно подробно не говорится: погиб при «невыясненных обстоятельствах».

 

В период перестройки, когда переоценивались почти все прежние советские кумиры, во многом изменяется и восприятие Котовского. В его биографии находят эпизоды, рисующие его не в столь уж светлых красках. Некоторые утверждают, что погиб он в пьяной драке, во время разгульной пирушки, что убежденным коммунистом, большевиком, сторонником социализма он никогда не был. Против такого очернения облика Котовского выступает его сын, человек уважаемый, ведущий сотрудник института востоковедения РАН, крупный индолог Григорий Григорьевич Котовский. Он называет своего отца Робин Гудом революции и отвергает нападки на него. Позиция его понятна: сын так и должен поступать (даже сын Берия выступал с защитой своего отца). Но его доводы не всегда кажутся убедительными.

 

Наконец следует иметь в виду еще одну версию. За границей довольно давно, в 1930-е годы, вышла книга Р. Б. Гуля «Котовский : анархист-маршал»[182]. Автор книги — белоэмигрант, враждебный советской власти, но относящийся к Котовскому весьма положительно. Не случайно о книге с большой симпатией упоминает сын Котовского, указывая с одобрением на то, что издательство «Молодая гвардия» хорошо сделало, выпустив книгу[183]. Книгу Гуля нельзя назвать исторической. Это скорее приключенческая беллетристика, довольно увлекательная, изображающая героя в духе романтических разбойничьих баллад. И конечно же ориентированная на образ Робин Гуда. Большое внимание в ней уделяется любовным историям Котовского. Использовано здесь и множество легендарных рассказов о Котовском, которые, вероятно, отчасти слышал Гуль, а отчасти и сам сочинил. Котовский в книге явно романтизирован и героизирован.

 

Воспринимать книгу как реальную историю жизни Котовского никак нельзя. Но есть в ней одно достоинство, которого нет ни в официальной версии, ни в очернительских оценках. Гуль передает тот дух разгульной вольницы, стихийного свободолюбия, протеста, бунта, неприятия дореволюционного порядка (и всякого жесткого порядка, в том числе послереволюционного), который был характерен для Котовского. Этот дух связан сплошь и рядом с уголовщиной, с разбойничьим началом, с насилием, пролитием крови, но нередко и с проявлением своеобразной удали, героизма. Его отразил и И. Э. Бабель в своей «Конармии». В двадцатые годы содержание книги Бабеля вызвало резкую критику, в том числе Буденного. Цензура крайне отрицательно отзывалась о ней. Начальник Главлита писал в ЦК коммунистической партии «Красноармейцы выведены автором грабителями <…> мародерами и насильниками <…> многие бойцы настроены упадочнически и не верят в победу <…> Книга не представляет художественной ценности»[184]. Такой изображена Гражданская война и у других авторов, многие из которых позднее были репрессированы. Такой она была и на самом деле, определяя и действия Котовского, его поступки. Вероятно, Гуль прав, утверждая, что они не умещаются в рамки советской официальности. Может быть, оттого Котовского и убили.

 

По словам Гуля, конница Котовского — лихие «разбойничьи полчища», «разбойная бригада», «та же бандитская запорожская сечь». «По пестроте, по отчаянности, по “аромату этого пестрого букета”, вряд ли даже наполеоновская кавалерия Мюрата могла бы соперничать с советской кавбригадой, оглавленной разбойничьей фигурой Григория Котовского»[185]. Смесь получалась невообразимая: в ней и блатная «братва», и «красиво-революционное окружение», и бывшие полковники, ротмистры, поручики; «вместе с прошедшими всю войну красными партизанами смешались белые казаки-деникинцы, шкуринцы (солдаты генерала Шкуро — ПР), военнопленные мадьяры, немцы, неведомые беглые поляки». Они не прочь пограбить, но не так, как «буденовцы» – «виндидуалисты», как их называет командир полка Криворучко: «кто нашел, тот и тащи! А у нас — круговая порука, пользуйся, но общей кассы не забывай!»[186]. Котовский знает нравы «своей банды» и разрешает «”гарбануть” — богатых <…> И дань грабежа складывалась в общую кассу кавбригады», но за грабежи мещан, крестьян, местных евреев расстреливал беспощадно; «странная конница из полубандитов, солдат-командиров, старых офицеров, уголовников»; она седлала коней, шла в бой за боем и одерживала победы. Котовский умел держать свою «шпанку» в узде[187]. Он был для нее всем: командиром, верховным судьей, вождем. Занятая его войсками территория — не советская страна, а своеобразная республика «Котовия», с «президентом Котовским» во главе. Котовский противопоставляется не Махно, а Буденному. Тот, инспектор Красной конницы, «перебродил», стал послушным, «верен генеральной линии партии», «близок Кремлю», а Котовский в сорок лет еще продолжает «бродить», неугомонен, анархичен. Им недовольны в Москве из-за «атмосферы» во втором корпусе, «где не растет марксизм, необходимый коммунистическому войску». В нем все «растет в легенде партизанщины и вольницы», как будто бы 300 лет назад, на челнах Стеньки Разина. Бойцы не хотят называть себя красноармейцами. Это для них оскорбительно: «Не красноармейцы мы, а котовцы», «Какие мы коммунисты? Коммунисты сволочь, мы — большевики»[188]. Речи самого Котовского «не коммунистические»; о них с неудовольствием отзываются одесские подпольщики-коммунисты. Его трудно взять «в клещи политического аппарата». Подчиненные его все делают беспрекословно, но, «как только зовут на доклад о международном положении, о немецком пролетариате, о предательстве Макдональда», пишут рапорты, что не могут прийти, так как у их кобыл сап[189]. Вероятно, и в этих описаниях Гуль многое придумывает. Но они все же значительно вернее официальной версии.

 

Итак, судя по всему, Григорий Котовский родился в 1881 г.[190] в селе Ганешти[191] Бессарабской губернии, в семье механика винокуренного завода. Жили небогато. В семье пятеро детей. Согласно легенде, упоминаемой сыном Котовского, дед отца принадлежал к старинному польскому аристократическому роду, участвовал в национальном движении. Разорился. А его сын, отец Котовского, переехал в Бессарабию и устроился механиком на завод, записавшись в мещанское сословие. А мать? Молдаванка? Она умерла, когда Котовскому было три года. Сам Котовский окончил двухклассное народное училище и поступил в Кишиневское, реальное. Был изгнан оттуда за «плохое поведение». Что скрывается за этой формулировкой? Можно предположить, что за социальный протест. А, возможно, просто за хулиганство. Позднее Котовский учился в сельскохозяйственной школе (1896–1900), затем работал практикантом в одном из помещичьих имений. Р. Гуль рассказывает романтическую историю взаимной любви красавца, силача Котовского и княгини, жены хозяина имения. Избиение Котовского челядью князя, узнавшего о неверности жены, месть князю, убийство его, по-Гулю, послужили началом социального протеста Котовского. Он становится просто-напросто грабителем, набрав шайку сподвижников[192]. Позднее Котовский говорил обтекаемо-неопределенно, что его протесты «выливались в стихийные неорганизованные формы».

 

Мы не будем подробно останавливаться на послереволюционной деятельности Котовского, хотя поговорить про это было бы весьма любопытно, особенно о предполагаемых причинах его убийства. Остановимся лишь на дореволюционном периоде его жизни, относящемся к нашей теме. Будем помнить, что и здесь реальные факты трудно отличить от легенды.

 

В русско-японскую войну, в 1904 г., Котовский не явился на призывной пункт. В 1905 г. его арестовали за уклонение от военной службы и направили в Костромской полк. Вскоре он из него дезертировал, набрал отряд, жег имения, грабил помещиков, богатых людей, по слухам иногда насиловал женщин (что в официальной версии решительно отвергается), но и помогал беднякам, совершал добрые поступки (что «по штату» положено разбойникам — героям такого рода). Р. Гуль подробно повествует о разбойничьих подвигах Котовского, о победах его в столкновениях с властями. Не обходится здесь и без любовных побед, что вообще характерно для эпоса о Котовском.

 

Ряд арестов (не за политическую деятельность) и побегов. В 1907 г. Котовский приговорен к 10 годам каторги. Сибирь, каторжная тюрьма в Нерчинске. В 1913 г. Котовский бежал оттуда, убив двух конвоиров (в советское время историки оспаривали этот факт; как было на самом деле, неизвестно). Скитался по России. Работал грузчиком, чернорабочим. В 1914 г. вернулся в Бессарабию и вновь набрал вооруженный отряд (шайку). Опять террор, насилия, грабежи[193]. В 1916 г. Котовский приговорен к смертной казни, замененной бессрочной каторгой (по одной из легенд и здесь не обошлось без заступничества какой-то высокопоставленной дамы)[194]. Об этом периоде Котовский позднее писал: «Я насилием и террором отбирал от богача-эксплуататора ценности и передавал их тем, кто эти богатства создавал. Я, не зная партии, уже был большевиком».

 

После февральской революции Котовский был освобожден и отправлен в мае 1917 г. на фронт. Был в полковой разведке. По его словам, награжден орденом Георгия 4-й степени за «выдающиеся подвиги в боях» и получил первый офицерский чин. Никаких документов, подтверждающих это, обнаружено не было. По мнению некоторых его биографов, в том числе Гуля, Котовский вообще любил преувеличения, громкую славу, эффектную позу. Он рассказывал, например, об одном его аресте: 300 человек полицейских, жандармов, конных стражников ночью нагрянули, чтобы задержать его: завязалась отчаянная борьба.

 

В конце 1917 г. Котовский избран на фронте членом солдатского комитета 136 пехотного полка. Затем он вошел в солдатский комитет 6-й армии (как эсер). Так начинается военная карьера Котовского. Он становится Красным командиром. В конце 1919 г., в составе 45-й дивизии, участвует в обороне Петрограда от войск Юденича. Воюет на Кавказе, на Украине. Бои с Деникиным, с Петлюрой, с частями Махно. Подавление крестьянского восстания Антонова. В 1920 г., под командованием Тухачевского, ожесточенные бои с белополяками. Вот-вот должны были взять Львов, но последовал приказ повернуть на север, поддержать наступление на Варшаву. Бои с регулярными польскими войсками, с кавалерией под командованием генерала Краевского. Общее командование советскими войсками осуществляли Егоров и Сталин.

 

Столкновение с частями, которыми командовал французский генерал Вейган. Сокрушительный разгром советских частей. Массовое отступление их. Бригада Котовского ведет арьергардные бои, прикрывая отступление. Несет тяжелые потери, попадает в окружение. Тяжело контуженного Котовского, потерявшего сознание, бойцы выносят из боя. Лишь его могучий организм позволил ему поправиться, снова вернуться в строй. С октября 1922 г. он командир 2-го конного кавказского корпуса (1-м конным корпусом командовал Буденный). Назначение заместителем М. В. Фрунзе, который, после смещения Троцкого летом 1923 г., стал наркомвоенмором и председателем Реввоенсовета. Перед отъездом в Москву, после прощальной пирушки с однополчанами, был убит, явно по чьему-то заказу, как вскоре убит и Фрунзе. Пышная траурная церемония в Одессе. Котовский был похоронен недалеко от Одессы, в поселке Бирзула (позднее город Котовск). Похожие эпизоды жизни оказываются у Камо, Махно, других видных деятелей гражданской войны. Махно повезло: он своевременно порвал с большевиками, эмигрировал; поэтому и дожил до 34 года. Те, кто остался с ними, как правило, погибли раньше.

 

Еще об официальных мифах. О восстании на броненосце «Потёмкин» и о лейтенанте Шмидте. История броненосца «Князь Потёмкин-Таврический» получила всемирную известность. Снятый по ней фильм Сергея Эйзенштейна назван лучшим фильмом всех времен и народов[195]. Режиссер поставил его к двадцатилетию революционных событий 1905 г.[196]. Во второй половине 1920-х годов, в связи с этой датой и 10-летием октябрьской революции создавался целый ряд советских мифов. О фильме написано неизмеримо больше, чем о самом восстании на броненосце. По нему изучают историю, считая его чуть ли не документальным (так же, как считают историческими сцены взятия Зимнего дворца из фильма Эйзенштейна «Октябрь» (1927 г.); центральные эпизоды — залп «Авроры» и штурм Зимнего дворца, судя по всему, — мифы). Режиссер вообще утверждал, что историю будут знать не такой, какой она была на самом деле, а такой, кaкой ее изобразит гениальный художник. При этом социальный заказ в его фильмах явно присутствует. В данном случае, юбилейный фильм должен был прославлять революцию и ее предшественников. Кратко остановимся не на фильме, а на том, что происходило «на самом деле». Не берусь утверждать, что приводимые версии реальные. Тем более, что их по меньшей мере две. Но думаю, что они не дальше от истины, чем фильм Эйзенштейна, гениальный, но не ставящий задачи точно отражать исторические события.

 

Эскадренный броненосец «Князь Потёмкин-Таврический»[197] начали строить осенью 1898 г., на верфи в Николаеве. Корабль торжественно спущен на воду 26 сентября 1900 г. После испытаний «Потёмкин» должен был вступить в строй в 1903 г., но в начале 1902 г. в котельном отделении произошел пожар. Пришлось менять котлы, переоборудовать их. Потом появилась необходимость устранить неполадки башни орудий главного калибра. В итоге броненосец вступил в строй лишь весной 1905 г. Во время революционных событий он был самым современным и самым мощным в своем классе боевым кораблем Черноморского флота. Команда его начала подбираться задолго до того, как «Потёмкин» вступил в строй, примерно с того момента, когда началось строительство корабля. По штату она состояла из 26 офицеров и 705 матросов (фактически были отклонения, но небольшие)[198]. Согласно официальной версии советского времени, будущие матросы броненосца уже во время его строительства вступили в контакт с революционно настроенными рабочими верфи. Среди матросов распространялась нелегальная литература. Поэтому броненосец «Потёмкин» перевели на достройку в Севастополь. Центральный комитет социал-демократической организации Черноморского флота готовил вооруженное восстание на флоте, которое должно было начаться осенью 1905 г. и послужить началом всеобщего восстания в России[199]. Подразумевается, что восстание готовили большевики. Убедительных документов, подтверждающих это, мне видеть не приходилось. Но прямо об этом и не говорилось. Не говорилось и о том, что восстание готовили меньшевики. Большевиков вообще-то было к 1905 г. в России всего несколько тысяч. Общероссийского вооруженного восстания они не готовили и не могли готовить. Оно было бы безумной авантюрой. Недовольство матросов наверняка существовало (тут надо вспомнить и о Цусиме), как существовало и недовольство крестьян, рабочих, да и вообще всего общества. Восстание на «Потёмкине» возникло по конкретному поводу, из-за недовольства плохой пищей, как стихийный бунт. В какой партии состоял Григорий Вакуленчук, возглавивший восстание и погибший в его начале, думаю, сказать трудно. Но его советские историки «определили» в большевики. После смерти Вакуленчука восстание возглавил «другой большевик», Афанасий Матюшенко. Был ли Матюшенко большевиком во время восстания тоже сказать нельзя, но через два года, вернувшись из эмиграции, он оказался связан с анархистами (по другим слухам — с эсерами). Анархистов и эсеров вообще было много среди матросов. Не случайно позднее именно в городе моряков, Кронштадте, возник мятеж, жестоко подавленный большевиками. Да и вообще, кто в какой партии тогда состоял, восстановить позднее большей частью оказалось практически невозможным. В этом не разбиралась и дореволюционная администрация, не отмечая, как правило, партийных оттенков в рядах «бунтовщиков». Да и сами «бунтовщики» не слишком ясно понимали свою партийную принадлежность.

 

Восстание на «Потёмкине» началось 14 июня[200], когда корабль находился на испытании орудий, недалеко от Одессы. Матросы, недовольные едой, отказались от обеда. Вообще на флоте во все времена кормили не плохо, лучше, чем в других воинских частях (морякам и в советское время даже компот полагался, о чем они говорили с гордостью). Не исключено, что начальство воровало, экономя на пище, и она была, действительно, плохая. Все же думается, что мясо, кишащее червями (одна из главных сцен фильма Эйзенштейна), — режиссерская находка, производившая огромное впечатление на зрителей (как и другие ключевые сцены: расстрел мирной демонстрации в Одессе, коляска с ребенком, скатывающаяся по ступеням). Естественно, пища была только поводом, наслаивающимся на общее недовольство матросов.

 

Начальство восприняло отказ от пищи как акт коллективного неповиновения, за что в армии всегда наказывали особенно строго, и решило покарать зачинщиков. Матросы вступились за них. Началась перестрелка. Убит командир корабля, старший офицер, несколько особо ненавистных офицеров. Остальные арестованы. По общепринятой версии Вакуленчук, противник восстания, был вынужден принять в нем участие, когда оно началось, и возглавить его. В самом начале он смертельно ранен, и его гибель еще более разожгла страсти. Руководителем стал Матюшенко. Позднее, во время допросов, матросы говорили, что именно он застрелил командира корабля и старшего офицера. К восстанию присоединилась команда одного из миноносцев. Были подняты красные флаги. Оба корабля направились к Одессе, где проходила всеобщая стачка рабочих. Там 16 июня по улицам прошла траурная процессия матросов: убитого Вакуленчука похоронили на городском кладбище. Броненосец несколько раз выстрелил из корабельных орудий по местам сосредоточения войск и полицейских в Одессе. Выстрелы имели скорее знаковый характер: чтобы понимали, с кем дело имеют (напомним, «Потёмкин» находился на испытании орудий и на нем был полный боекомплект снарядов). Далее обычно сообщается о кораблях, направленных властями против «Потёмкина»[201], о том, что броненосец ушел в море, что его команда отказалась вести переговоры, игнорировала приказ: «стать на якорь». 17 июня его окружили корабли двух эскадр. «Потёмкин» пошел на таран, от которого уклонились; командование не решилось стрелять, опасаясь восстания моряков на других кораблях, а «Потёмкин», под красным флагом, «гордо прошел сквозь строй кораблей», приветствуемый их матросами, снова взял курс на Одессу. Далее идет речь о присоединении к «Потёмкину» броненосца «Георгий Победоносец», о расколе в команде последнего, о блужданиях «Потёмкина» по Черному морю, высадке матросов в Румынии, где они сдались властям, так и не опустив красного флага. Этот флаг вообще является лейтмотивом, неким символом, проходящим через весь фильм, и опустить его в рамках рассказа о восстании, конечно, было невозможно. Факты, излагаемые в общепринятой версии, в целом, судя по всему, соответствуют действительности, но их полезно несколько уточнить.

 

Радио «Свобода» посвятило восстанию на «Потёмкине» две передачи[202], основанные на документах, которым тоже доверять безусловно нельзя. Но все-таки это документы[203]. И, вероятно, картину происходившего они отражают более верно, чем официальная советская версия. К моменту восстания броненосец находился на Тендровой косе, на испытательных стрельбах, верстах в ста от Одессы. После восстания 14 июня, расправы над офицерами и захвата корабля, «Потёмкин» сразу направился к Одессе. К ночи прибыл на рейд. Беспорядки, которые уже были в городе, усилились с приходом «Потёмкина». Начались поджоги, вызвавшие сильный пожар в порту. Власти не вводили войска, боясь обстрела «Потёмкиным» города. В ночь на 16 июня, когда волнения переместились в другие части города, подальше от порта, войска применили силу, но не против мирной демонстрации, как в фильме (одна из самых сильных сцен). Демонстранты стреляли, бросали самодельные бомбы. В задержанном цензурой сообщении для печати (от 16 июня) сообщалось: в городе объявлено военное положение, в порту пожары, разграблено много товаров, ночные беспорядки, взрывы в городе; убито 50 человек, свыше 500 ранено, многие тяжело. Газетная публикация, задержанная цензурой, вряд ли вполне объективна, основана на слухах. Это не официальное сообщение. Но картину, созданную советскими историками и показанную в фильме Эйзенштейна, оно все же уточняет. И в отношении поведения жителей Одессы, и в отношении действий властей.

 

А вот официальные документы. 16 июня севастопольский градоначальник отправляет сообщение товарищу министра внутренних дел. Тон его успокаивающий, но в нем отчетливо ощущается тревога. Говорится, что нет надобности вводить в городе военное положение, что «наружное настроение» матросов опасений не вызывает, «внутреннее же неизвестно». Высказывается сожаление, что из города беспричинно вывели казаков: необходимо вернуть их. 17 июня Департамент полиции рассылает шифрованные телеграммы губернаторам и градоначальникам Ростова-на-Дону, Симферополя, Херсона, Екатеринослава, Новороссийска, Батума, Керчи, Новочеркасска — о восстании на «Потёмкине»: «По побережью Черного моря ходит броненосец “Потёмкин”, команда коего взбунтовалась, перебила офицеров, грозит бомбардировать в целях восстания, уже исполнила угрозу в Одессе <…> Признается необходимым предупредить вас в виду наличности в вашем ведении портов побережья»[204].

 

Весь день 17 июня командующий войсками Одесского Военного округа генерал-лейтенант И. В. Коханов[205] регулярно, телеграфом сообщал в Морское министерство о принятых мерах: утром на рейд Одессы прибыла эскадра контр-адмирала Ф. Ф. Вишневецкого, ведутся переговоры с «Потёмкиным»; из Севастополя в Одессу направлена эскадра адмирала А. Х. Кригера. В тот же день эскадра Кригера отбыла из Севастополя, прибыла в Одессу и вместе с эскадрой Вишневецкого окружила «Потёмкин». В Морское министерство от Коханова и в министерство внутренних дел от Одесского градоначальника идут оптимистические сообщения: «Потёмкин» отпустил захваченный английский пароход, на котором, видимо, уехал революционный комитет, руководивший восстанием, спустил все флаги; вероятно, идет сдача корабля. С него спущено два баркаса с матросами. Градоначальник[206] просит прислать казаков, чтобы переловить этих матросов. Затем извещает о присоединении к восстанию броненосца «Георгий Победоносец», 19 офицеров которого были высажены на берег. Высказывается опасение, что это переодетые матросы, пытающиеся спастись (опасение не подтвердилось: на берег высажены были на самом деле офицеры). Дело дошло до самых высших сфер. Следует приказ царя немедленно подавить восстание. 18 июня вице-адмирал Г. П. Чухнин, командующий Черноморским флотом, посылает царю телеграмму, в которой докладывает о положении дел: эскадра под командованием Кригера, не готовая к бою, пошла на «Потёмкина». Тот, в полной боевой готовности, прорезал строй броненосцев. Когда он проходил мимо «Георгия Победоносца», команда последнего устроила ему овацию, а затем не позволила своим офицерам управлять кораблем и сделать как было приказано, поворот. Раздались крики: «долой офицеров». Офицеров «Георгия Победоносца» высадили на берег (кроме одного, покончившего жизнь самоубийством). «По разборе дела можно ожидать то же и на всех судах. Не имея сведений ни из Одессы, ни из Севастополя, боюсь, что море в руках мятежников. Решил не выходить»[207]. Не очень, видимо, хотелось посылать царю такую телеграмму. Но дело было слишком серьезное, и скрывать факты адмирал не решился.

 

В команде «Георгия Победоносца» произошел раскол: большая часть матросов отказалась участвовать в восстании. Корабль проделал несколько маневров: он направился в сторону Севастополя, затем вернулся и встал между «Потёмкиным» и берегом, как бы защищая город от орудий мятежного броненосца. Затем «Георгий Победоносец» сдался властям. 20 июня из Николаева прибыли офицеры с «Георгия Победоносца», высаженные на берег. Раскаявшаяся команда их приветствовала. Офицеров отправили к командующему войсками и попросили выделить солдат для ареста бунтовавшей части команды. С «Георгия Победоносца» сняли 67 бунтовщиков. А «Потёмкин», простояв четыре дня у берега Одессы, отправился вечером 18 июня курсом на Румынию. Между тем из Севастополя прибыл миноносец «Стремительный», с командой только из офицеров, с задачей обнаружить «Потёмкин» и взорвать его. Миноносец, погрузив снаряжение, отправился на выполнение приказа.

 

Положение оставалось напряженным. 21 июня командиру Отдельного корпуса жандармов в зашифрованной телеграмме из Севастополя сообщалось: за исключением «Ростислава» и «Двенадцати Апостолов» «настроение флотских команд вызывающее, тревожное». Здесь же шла речь о возвращении учебного судна «Прут», команда которого тоже взбунтовалась из-за плохой пищи, убила боцмана; судно стоит под караулом. Говорилось, что «рассказы о бунте Потёмкина вернувшихся с него рабочих, бывших там для доделок, производят нежелательное влияние». Вчера объезжал суда «главный командир» (т. е. командующий Черноморским флотом Чухнин — ПР), «которым среди матросов царит сильное недовольство». Слухи о том, что восставшие предполагают взорвать пироксилиновые хранилища; к ним поставлен пехотный (т. е. не морской, ненадежный — ПР) караул; «между портовыми рабочими толкуют об устройстве сочувственной демонстрации матросам <…> Морские офицеры просят разрешения без участия матросов взорвать минами Потёмкин. Решения еще нет. В городе жизнь нормальна»[208].

 

23 июня шифрованная телеграмма главного командира Черноморского флота Г. П. Чухнина управляющему. Морским министерством, в которой говорится, что «На всех судах есть партии человек 50–70, которые держат в руках команду; большинство пассивно трусливо, но легко возбуждается и присоединяется к бунтовщикам. Офицеры потеряли авторитет и власть, нельзя ни за что ручаться. Приходится быть очень осторожным, пока не арестованы бунтовщики. Необходимо увеличить войска для ареста»[209].

 

А «Потёмкину» пришлось скитаться по Черному морю. Простояв четыре дня на Одесском рейде, вечером 18 июня броненосец направился к берегам Румынии. Сдаваться команда не хотела, но нужен был уголь, провиант и пресная вода. Ни в Одессе, ни в Феодосии мятежный корабль их не получил. После долгих споров решили идти в Констанцу. В Одессе на борт «Потёмкина» поднялись два профессиональных революционера, меньшевики Фельдман и Березовский. Они подготовили и передали румынским властям в Констанце два воззвания. Фельдман — обращение «Ко всему цивилизованному миру», с призывом свергнуть самодержавие. Березовский — более практичное и умеренное обращение «Ко всем европейским державам», следующего содержания: «Команда эскадренного броненосца “Князь Потёмкин Таврический” начала решительную борьбу против самодержавия. Оповещая об этом все европейские правительства, мы считаем своим долгом заявить, что мы гарантируем полную неприкосновенность всем иностранным судам, плывущим по Черному морю, и всем иностранным портам, здесь находящимся. Команда эскадренного броненосца “Князь Потёмкин Таврический”»[210]. Надо отметить, что обращение мало успокоило иностранные государства. Мятежный корабль в водах Черного моря вызывал беспокойство не только у русского правительства. Так, во французской газете «Echo de Paris» помещено сообщение из Лондона о том, что, если «Потёмкин» не будет в ближайшее время очищен от бунтовщиков, то английское правительство предпримет против него действия, с согласия других держав. Порта (то есть Турция) согласна пропустить для этой цели целый флот через Босфор.

 

Надежды матросов на Румынию не оправдались. Она тоже отказалась снабдить «Потёмкин» водой, углем и продовольствием, но предложила сдать броненосец, а команде высадиться на берег, получив статус военных дезертиров (не подлежавших выдаче). Команда от предложения отказалась, корабль вновь ушел в море. Становилось все более неясным, что делать. Ни одно правительство не соглашалось их принять. После споров решили снова идти в Феодосию. Из провизии оставались только сухари. Воду получали через опреснитель. 22 июня подошли к Феодосии. На следующий день городской голова сообщал министру внутренних дел: распоряжением военных властей запрещено выполнять требования «Потёмкина» о продовольствии и угле. Корабль со вчерашнего дня стоит на рейде и грозит бомбардировать город. Власти расклеили по городу объявления: поскольку «по независящим от городского управления причинам» невозможно удовлетворить требования команды «Потёмкина», городское управление рекомендует населению оставить город. Частично городская управа требование команды броненосца выполнила, выделив продовольствие. Позднее по этому вопросу возникло разбирательство: военные власти обвиняли городскую управу, что она уступила мятежникам не из-за страха за жизнь горожан, а из-за желания сохранить свою собственность. Но министерство внутренних дел оправдало действия городской администрации, сочтя их соответствующими обстановке. 25 июня на «Потёмкин» доставили провизию, в угле же отказали. С катера, приехавшего за продовольствием, сбежал матрос «Потёмкина», рассказавший на допросе, что на корабле 750 матросов, из которых около 400 новобранцев, не сочувствующих восстанию, что всем руководят два человека, севшие на корабль в Одессе, команде не известных. По одежде — статских, один из них, судя по фуражке, студент. На броненосце только 67 человек, «проникнутых духом мятежа, людей наиболее решительных и отчаянных, держащих в руках весь экипаж»; командир «Потёмкина» Е. Н. Голиков и старший офицер Л. К. Неупокоев убиты матросом Матюшенко. Убито еще 6 офицеров; прапорщик запаса Д. П. Алексеев по принуждению управляет «Потёмкиным»; ему помогают два механика и один старший боцман. Запас угля — 10 тысяч пудов, воду получают через опреснитель, провизии не осталось, и команда уже четыре дня сидит на сухарях, «пьянствует, состояние духа ее угнетенное и разногласия в распоряжениях и непоследовательность видны на всем: людей боятся отпускать с катера, чтобы не убежали, динамо-машины не действуют, отчего не могут стрелять 12-дюймовые орудия, чистка броненосца не производится, и команда утомлена и расстроена…»[211].

 

23 июня сопровождавшая «Потёмкин» миноноска сделала попытку захватить стоящую в гавани Феодосии баржу с углем. Две роты Виленского полка открыли огонь, на миноноске залпом убиты и ранены около 30 человек. Миноноска быстро ушла, отвечая огнем из скорострельного орудия; ни людям, ни городу, ни железной дороге выстрелы вреда не причинили; на берегу были задержаны 10 матросов. Позже, 4 июля, Севастопольское жандармское управление сообщало в департамент полиции, что среди задержанных матросов оказался еврей Константин Израилев Фельдман, севший на броненосец в Одессе, один из главных руководителей восставших[212].

 

В 8 утра срочно объявлен призыв городских властей к жителям уехать из города, а в 12 часов «Потёмкин» развел пары и ушел в юго-восточном направлении. Команда, видимо, окончательно поняла безнадежность своего положения и отправилась снова в Румынию — сдаваться. Что и сделала сразу, прибыв 24 июня на рейд Констанцы. Румынские власти не нарушили своего обещания признать матросов военными дезертирами. Видимо, они и побаивались орудий «Потёмкина»: у Румынии не было военно-морских сил, способных противостоять броненосцу. 25 июня команда «Потёмкина» сошла на берег. Вот тут-то и разрешили русским газетам печатать официальные сообщения о сдаче мятежного броненосца. Санкт-Петербургское телеграфное агентство сообщало о сдаче кораблей и экипажа; на кораблях подняли румынские флаги; матросы отправлены небольшими группами в различные местности Румынии.

 

28 июня российский министр иностранных дел Ламсдорф объяснил товарищу министра внутренних дел Трепову, хотевшему, видимо, требовать выдачи матросов, что, к сожалению, румынское правительство не имело достаточно сил, чтобы принудить команду «Потёмкина» к безусловной сдаче. При таком положении предъявлять в настоящее время требование о выдаче было бы бесполезно. Министр утешал Трепова: можно не сомневаться в том, что «присутствие в стране столь опасных элементов явится крайне обременительным для Румынии, и правительство оной впоследствии, при известных условиях, охотно постарается от них избавиться, сдав их постепенно нашим властям»[213].

 

Через несколько дней договорились о выдаче двух кораблей («Потёмкина» и миноносца) России. Румынский король извинился за то, что на кораблях были подняты румынские флаги: он такого распоряжения не отдавал, это инициатива местных властей, без его одобрения. В эти дни в Констанце находился один русский транспорт, его капитану (как единственному на тот момент представителю российских военно-морских сил) пришлось вести переговоры с румынскими властями; ему же передали сигнальные книги «Потёмкина» (они являлись весьма секретными). Румыны начали на корабле грабеж (вплоть до запасных частей машин, приборов). Привели в негодность часть машин, затопили машинное отделение. Румыны, видимо, не сочувствовали восставшим матросам, но и особой любви к российским властям не питали. Да и как было не воспользоваться возможностью пограбить.

 

Бессарабское жандармское управление 12 июля донесло в Департамент полиции: команда высадилась на берег. Перед этим Матюшенко выдал каждому по 32 рубля. Матросов разделили на небольшие группы и разослали по разным городам Румынии. Выданные деньги они быстро проели и пропили и оказались в крайне бедственном положении. Большая часть их, по слухам, крайне удручена, жалеет убитых офицеров, винит во всем Матюшенко и каких-то двух неизвестных им студентов. Были попытки самоубийства. Они не знают местного языка, не находят работы, голодают. Надо полагать, что большинство из них попытается возвратиться в Россию.

 

Действительно, 47 человек сразу же решили вернуться в Россию. Их судили, разделив на категории: зачинщики и те, кто примкнул к восстанию под угрозой насилия. В начале 1906 г. трех человек приговорили к казни, но подоспел манифест 17 октября, и казнь заменили 15 годами каторги. Судили и 75 «зачинщиков» восстания на «Георгии Победоносце». Трех из них казнили (им не повезло: судили их до появления манифеста). Главный вожак восстания Афанасий Матюшенко два года провел в эмиграции. В 1907 г. он вернулся в родные места, в Одессу и Николаев. Сошелся с анархистами, которые снабдили его фальшивыми документами. С ним связывали какие-то смутные террористические планы. В Николаеве его опознали, судили, приговорили к смертной казни; он был повешен в тюрьме Севастополя. Вице-адмирал Чухнин еще год командовал черноморским флотом. Он усмирял восстание на «Очакове» в 1905 г., а летом 1906 г. был убит эсерами. Матросы, оставшиеся в Румынии, бедствовали. Кто-то пытался нелегально вернуться на родину, кто-то оказался в Канаде и вел небезуспешно фермерское хозяйство. Один погиб от голода, заблудившись в сельве Аргентины. Константин Фельдман эмигрировал в Париж, выступал там с рефератами о восстании на «Потёмкине». Очень любил рассуждать о причинах поражения (о недостатке революционной решимости). Написал мемуары. Даже снимался в фильме Эйзенштейна в роли самого себя (видимо, не слишком афишируя свое меньшевистское прошлое).

 

27 июня броненосец вернули России, в октябре его переименовали в «Св. Пантелеймон». Он, кстати, позднее пытался поддержать восставший крейсер «Очаков». Участвовал в боевых действиях во время Первой мировой войны. После февральской революции его снова переименовали в «Потёмкин-Таврический» опустив слово «князь», а через месяц (в мае 1917 г.) он получил имя «Борец за свободу». Весной 1918 г. его захватили германские войска, затем части Деникина. Перед вступлением Красной армии в Севастополь, в 1919 г., командование англо-французского десанта приказало его взорвать, что и было сделано. Подводя итог происшедшему, можно утверждать: восстание на броненосце «Потёмкин» скорее не героическая эпопея, а трагический всплеск стихийного протеста, бунт, вызванный конкретными причинами (плохая пища), но и ориентированный на общую обстановку.

 

Еще один миф — история лейтенанта Шмидта. Имя, ставшее легендарным. Вспомним детей лейтенанта Шмидта в романе И. Ильфа и Е. Петрова «Двенадцать стульев», мост Лейтенанта Шмидта в Ленинграде, поэму Пастернака «Лейтенант Шмидт» (другая его поэма на сходную тему «Девятьсот пятый год»). Когда упоминают имя лейтенанта Шмидта мы представляем обычно молодого, пылкого офицера, возглавившего в 1905 г. восстание на одном из кораблей Черноморского флота. На самом деле, Пётр Петрович Шмидт (1867–1906) к моменту восстания совсем не молод, ему около сорока лет, и в момент восстания он уже был не лейтенантом[214]. Но, хотя об этом сказано в любом справочнике, в нашем сознании он все равно остается лейтенантом и молодым.

 

Родившись в Одессе, в семье потомственного морского офицера, П. П. Шмидт продолжил семейную традицию: окончил Петербургское военно-морское училище, служил на Балтийском флоте, на Тихом океане. В 1898 г., в тридцать с небольшим лет, уволился в запас, в чине лейтенанта. В начале 1904 г., видимо, в связи с русско-японской войной, его мобилизовали. С января 1905 г. он командовал одним из миноносцев Черноморского флота. Явно разделял революционные настроения, активно участвовал в событиях. Но отнюдь не был большевиком. Во время революционных событий в Севастополе он стал одним из организаторов «Союза офицеров – друзей народа», затем «Одесского общества взаимопомощи моряков торгового флота» (чуть ли не первая профсоюзная организация моряков). 2 ноября 1905 г. его арестовали за выступления на митингах моряков, рабочих и солдат, за участие в политических демонстрациях. Вел пропаганду среди матросов и офицеров. Сам себя называл непартийным социалистом. Но социал-демократов осуждал за недостаточное внимание к требованиям крестьян. Эсеры ему чужды из-за террора, решительным противником которого он был. Сторонник конституционной монархии, Учредительного собрания, избранного всеобщим голосованием, последовательной демократии. По взглядам близок кадетам. Был очень популярен. Рабочие избрали Шмидта пожизненным депутатом Севастопольского совета рабочих депутатов и добились 16 ноября 1905 г. его освобождения из тюрьмы (Шмидт был арестован за выступления на митингах матросов, рабочих и солдат). А 20 ноября Шмидт был уволен в отставку, в чине капитана 2-го ранга. События разворачивались с молниеносной быстротой. 27 ноября Шмидт принимает, по предложению военной организации социал-демократов Севастополя (большевиков или меньшевиков не ясно), руководство восстанием на крейсере «Очаков». Над кораблем поднят красный флаг и вымпел командующего Черноморским флотом. К «Очакову» присоединился броненосец «Пантелеймон» (переименованный «Потёмкин»), еще несколько кораблей. Шмидт обратился к царю, призывая к созыву Учредительного собрания, заявляя, что флот перестал подчиняться министрам (но не царю — ПР). Командующий Черноморским флотом адмирал Чухнин, видимо, стараясь загладить и историю с «Потёмкиным», принял быстрые и решительные меры для подавления восстания. «Очаков» был обстрелян картечью. На нем возник пожар. Уцелевшая часть экипажа спасалась на шлюпках. Шмидт, которого судил военно-морской суд, держался благородно, брал вину на себя, старался смягчить участь других, говорил о готовности подвергнуться казни. На суд не был допущен ни один свидетель защиты. Шмидту и трем матросам вынесен смертный приговор. 19 марта 1906 г. их расстреляли на острове Березань (вблизи Очакова).

 

Подведем некоторые итоги событиям первой русской революции и следующих за ней годов. В начале ее либерально ориентированные люди и партии требовали от государственной власти Конституции, формирования выборных представительных органов, свободы печати и собраний. Их требования были сравнительно скромными. Но общественное движение, в связи с упрямым отказом самодержавной власти пойти хотя бы на минимальный компромисс, быстро радикализировалось, что привело в итоге к восстанию огромного масштаба, к социальной революции, прежде всего крестьянской. Либералы революцию не поддержали, были ей враждебны, но они находились у ее истоков.

 

Крестьяне хотели земли и общинного самоуправления. При этом община за короткое время превратилась из «гаранта общественного порядка, которым она являлась до того момента <…> в зачинщика крестьянского протеста, оказалась опасной революционной силой и продемонстрировала, насколько сильна была в стране идея особого пути развития, отличная от того, по которому пошел Запад»[215]. Выбор такого пути закономерен: Россия не была Западом и сталкивалась с иными, чем он, проблемами. Социальная российская революция «смела политическую революцию либерального образца, которую, со своей стороны, задушила также несгибаемая воля реакционного самодержавия»[216]. После того как самодержавную власть, насильно заставили принять Октябрьский манифест, позволявший сформировать выборные представительные органы, Думу, она поспешила как можно скорее аннулировать значимость вынужденных уступок, с помощью многократных роспусков Думы, до тех пор, пока та не превратилась в послушное, бессильное собрание. Все это стало свидетельством хрупкости либеральной элиты — весьма тонкого общественного слоя, сжатого между непримиримостью самодержавия и радикальностью революционного движения. Но это не значит, что между двумя революциями была преемственная связь, что первая была необходимой прелюдией ко второй. Связь существовала, но не простая, не линейная. Чтобы прийти к Октябрю, потребовалось не только обострение того социального напряжения, которое было ощутимо уже в 1905 г. (взорвалось, затем подавлено, но тлело), а, прежде всего, первая мировая война: «в ней и следует искать настоящие корни большевистской революции; революцию приблизила именно война»[217].

 

«Совместные действия левых демократических сил усиливали общий натиск на самодержавие, — считает профессор из Омска А. Штырбул, участник конференции в Москве, посвященной первой русской революции. — Ни одна из левых политических сил в 1905–1907 годы не могла в одиночку обеспечить победу народа над самодержавием и прийти к власти самостоятельно. Не удалось тогда это сделать и общими усилиями. Однако опыт <…> не пропал даром и оказался востребованным в дальнейшем, принеся результаты в 1917 году: сначала в феврале, затем в октябре. Этот опыт в основных своих чертах важен и сегодня»[218].

 

Что касается опыта левых политических сил, с профессором А. Штырбулом можно вполне согласиться, еще раз добавив, что в этом левом блоке эсеры и анархисты играли весьма существенную роль. Во многих вопросах они блокировались друг с другом, защищая крестьянские интересы, главным образом не богатых крестьян, а именно бедняков и середняков. При этом внутри оппозиционных левых партий, и в отношениях между ними существовал сильный разнобой; программные заявления нередко отличались от совершаемых действий. Тем не менее, у большинства этих партий имелись некие этические установки, как и стремление к демократизации, к улучшению положения народа. У всех, пожалуй, за исключением большевиков, с которыми дело обстояло особым образом. Они, прежде всего, стремились к власти, считая, что эта цель все оправдывает, что все средства хороши для ее достижения. Последнее не значило субъективного осознания сущности своей программы. Большинство верило в ее прогрессивность, в то, что она выражает подлинные интересы народа, в первую очередь пролетариата. Верило в это, видимо, значительное количество руководителей, но в первую очередь рядовые члены партии. Вначале большевиков было не много, они не играли решающей роли. Считают, что «вся Российская социал-демократическая рабочая партия в начале 1905 года насчитывала приблизительно 8400 членов»[219]. Естественно, они не могли играть решающую роль в развернувшихся событиях. Миф о такой роли создан позднее, в послереволюционное время. Да и рабочий состав ядра этой партии вызывает сомнение. Не из рабочей семьи вышел на историческую арену Владимир Ленин. Большевиками были сын зажиточного колониста Лев Троцкий (Бронштейн), сын владельца молочной фермы Григорий Зиновьев (Радомысльский), сын инженера Лев Каменев (Розенфельд), сын врача Григорий Сокольников (Бриллиант)[220]. Большевики составляли меньшинство среди участников революционного движения, но они действовали нахраписто, умели повернуть в свою пользу сложившиеся обстоятельства, не гнушаясь никакими средствами, во имя диктатуры пролетариата. На самом деле не пролетариата, а своих властных структур, советской партийной и административной бюрократии. Большевики отлично умудрялись сделать своими чужие лозунги, взятые у эсеров, анархистов. В первую очередь лозунги о земле и мире. Крестьянство, рабочие, не очень разбираясь, кто за что, поверили большевикам, которые пришли к власти и захватили ее на долгие десятилетия, создав миф о прекрасной, счастливой стране, построенной ими после Октябрьской революции, подготовленной ими же в первые десятилетия ХХ века.

 

5 января 1918 г. начало работу столь долгожданное Учредительное собрание, наконец-то избранное всем населением представительное учреждение страны, первый настоящий парламент. Председателем его избран глава партии эсеров В. М.Чернов (244 голоса —за, 151 — против)[221]. Представитель большевиков, Я. М. Свердлов, предложил собранию одобрить «Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа», составленную Лениным. Первоначальный проект Декларации был принята ВЦИК большевиков 3 января 1918 г., а 18 января Декларацию утвердил Третий Всероссийский съезд Советов: создавалась видимость законности. В ходе голосования, за обсуждение Декларации большевиков в первый день проголосовало лишь 146 делегатов Учредительного собрания (за порядок, предложенный эсерами, — 237 делегатов). В знак протеста большевики покинули Учредительное собрание[222]. А утром 6 января (заседание длилось всю ночь), когда В. М. Чернов читал проект Основного закона о земле, вооруженные сторонники большевиков заставили прекратить чтение и приказали очистить помещение. Произносятся знаменитые слова: «караул устал»[223]. Совершился еще один вооруженный переворот, на этот раз против избранных представителей народа.

 

НАВЕРХ

ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ


Основная литература к главе 8

 

Будницкий О. В. Евреи и революция 1905 года в России : Встреча с народом // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 99–104.

В защиту слова : сб. [Вып.] 1. СПб. : Тип. Н. Н. Клобукова, 1905. 255 с.

Всероссийское Учредительное собрание : энциклопедия / авт.-сост. Л. Г. Протасов. М. : Полит. энциклопедия, 2014. 553 с.

Государственная дума Российской империи, 1906–1917 : энциклопедия / Гос. Дума РФ; Ин-т обществен. мысли; Рос. гос. ист. архив; Фонд изучения наследия П.А. Столыпина; редкол.: В. В.  Шелохаев и др.М. : Рос. политич. энциклопедия, 2008. 735 с.

Гуль Р. Б. Котовский // Гуль Р. Б. Ворошилов. Буденный. Блюхер. Котовский. [Берлин] : Парабола, [1932]. С. 131–204.

Дамье В. В. Столетие Советов и современные российские левые // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 28–38.

Ермаченко И.  О. На пути к революции : русские либералы перед «японским зеркалом» // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 71–81.

Жирков Г. В. История цензуры в России XIX – ХХ вв.: учеб. пособие для студ. высш. учеб. заведений. М.: Аспект-Пресс, 2001. 368 с.

Записка 342-х ученых // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 88–89.

Зелинский К. Восстание или революция? 1905 год в Царстве Польском / пер. с пол. Марии Крисань // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 114–122.

Иванов А. Е. Российский ученый корпус в зеркале русской революции // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 82–87.

Исхаков С. М. Первая русская революция и мусульмане // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 105–113.

Кара-Мурза С. Г. Урок кадетов // Кара-Мурза С. Г. 5 ошибок Столыпина : «Грабли» русских реформ. М., 2016. С. 133–149. — (Парадоксы русской истории); То же в: Кара-Мурза С. Г. Советская цивилизация : от начала до великой победы. М., 2004.С. 111–124. — (Политический бестселлер).

Кардашев Ю. П. Восстание : Драма на Тендре. Последствия восстания. Команда корабля. М., 2008. 544 с.

Комин В. В. Нестор Махно: мифы и реальность. Калинин: Моск. рабочий, Калинин. отд-ние, 1990. 80 с. — (Фонд правды: документы, свидетельства, исследования).

Леонов М. И. Эсеры в 1905–1907 гг. : учеб. пособие к спецкурсу / Самар. гос. ун-т. Каф. рос. истории. Самара, 1992. 191 с.

Медушевский А. Н. Конституционные революции в России ХХ века : Сравнительный анализ // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 48–56.

Нестор Махно. Крестьянское движение на Украине, 1918–1921 : Документы и материалы /Ин-т рос. истории РАН и др.; под ред. В. Данилова и Т.Шанина. М. : РОССПЭН, 2006. 999 с.

Ольденбург С. С. Царствование императора Николая II. Ростов н/Д. : Феникс, 1998. 575 с.

Политическая история России в партиях и лицах / Рос. независ. ин-т социал. и нац. проблем; Центр полит. и экон. истории России; сост. В. В. Шелохаев и др. М. : Терра, 1993. 365 с.

Политические партии России : Конец XIX – первая треть XX века : энциклопедия. М. : РОССПЭН, 1996. 800 с.

Россия в начале XX века / А. Н. Сахаров, А. Н. Боханов, Л.С. Гатагова и др. М. : Новый хронограф, 2002. 744 с. — (Россия XX век : Исследования / под общ. ред. А. Н. Яковлева).

Русская периодическая печать (1702–1894) : справочник / сост. коллектив авторов; под ред. А. Г. Дементьева, А. В. Западова, М. С. Черепахова. М.: Гос. изд-во полит. лит., 1959. 835 с.

Русская периодическая печать (1895 – октябрь 1917) : справочник / авт.-сост. М. С.Черепахов, Е. М. Фингерит. М. : Госполитиздат, 1957. 351 с.

Сборник статей по истории и статистике русской периодической печати, 1703–1903 / издание Русского библиологич. о-ва. СПб. : Типо-лит. А. Э. Винеке, 1903. 155 с. — (Оттиск из журнала «Литературный вестник»).

П. А. Столыпин : pro et contra : Личность и деятельность П. А. Столыпина в оценках современников : антология. 2-е изд., испр. / РХГА; сост. И.В. Лукоянов. СПб. : Изд-во Рус. христиан. гуманит. акад., 2014. 788 с.

Пётр Аркадьевич Столыпин : энциклопедия / Фонд изучения наследия П. А. Столыпина; Ин-т общественной мысли. М. : РОССПЭН, 2011. 725 с.

Фатенко Ю. Партия третьей возможности : России вновь нужны кадеты // Новая газета. 2005. 3 окт. (№ 73). URL : http://2005.novayagazeta.ru/nomer/2005/73n/n73n-s34.shtml

Феретти М. Безмолвие памяти : Россия и революция 1905 года / авториз. пер. с ит. Яны Токаревой // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 5–12.

Черняк С. Ночь жизни и смерти Сталина // Вестник. 1998. № 18 (1 сент.). URL: http://www.vestnik.com/issues/98/0901/koi/chernyak.htm

 

Шубин А. В. Махно и его время : О Великой революции и Гражданской войне 1917–1922 гг. в России и на Украине. 2-е изд. М.: ЛЕНАНД, 2016. 317 с. — (Размышляя об анархизме; № 25).

 
НАВЕРХ
 

Примечания:

[1] Один из вариантов песни, существующей как «народная» и «антисоветская» (см., например: http://www.agitclub.ru/singout/songbook/russiasong/nikolaska.htm ), фольклорная обработка стихотворения Анатолия Флейтмана, написанного 16 января 1965 г. Авторский текст этих строк: «Жил-был Миколка, самодержец всёй Руси. | Хоша на рыло был он малость некрасив, | При ём водились караси, | При ём плодились пороси, | Ну, в обчем, было чего выпить-закусить. | Но в феврале ево маненечко тово… | Тады всю правду мы узнали про ево: | Что он жидочиков громил, | Что он рабочих не кормил, | Что не глядел он далее носу своего». См.: Флейтман А. Д. Год тысяча девятьсот юбилейный // Флейтман А. Д. Я демон-шут. Л., 1991. С. 30–31.

[2] См. примечание к эпиграфу.

[3] История Всесоюзной коммунистической партии (большевиков) : Краткий курс : Одобрен ЦК ВКП(б). 1938 г. / под ред. Комиссии ЦК ВКП(б). [Москва] : Госполитиздат, 1938. 352 с. Текст был впервые опубликован в 1938 г. в газете «Правда» в десяти сентябрьских номерах, затем напечатан в журнале «Большевик», а в конце 1938 г. «Краткий курс» был издан книгой, тиражом в 1 миллион экземпляров.

[4] Ленин В. И. Детская болезнь «левизны» в коммунизме // Ленин В. И. Полн. собр. соч. 5-е изд. М., 1981. Т. 41. С. 9–10.

[5] От авторов-составителей // Русская периодическая печать (1895 – октябрь 1917) : справочник / авт.-сост. М. С. Черепахов, Е. М. Фингерит. М., 1957. С. 4.

[6] Русская периодическая печать (1895 – октябрь 1917) : справочник / авт.-сост. М. С. Черепахов, Е. М. Фингерит. М., 1957. С. 37–41.

[7] Русская периодическая печать (1895 – октябрь 1917) : справочник / авт.-сост. М. С. Черепахов, Е. М. Фингерит. М., 1957. С. 197–201; 261–265.

[8] Русская периодическая печать (1895 – октябрь 1917) : справочник / авт.-сост. М. С. Черепахов, Е. М. Фингерит. М., 1957. С. 322–338.

[9] От авторов-составителей // Русская периодическая печать (1895 – октябрь 1917) : справочник / авт.-сост. М. С. Черепахов, Е. М. Фингерит. М., 1957. С. 5.

[10] Предисловие // Русская периодическая печать (1895 – октябрь 1917) : справочник / авт.-сост. М. С. Черепахов, Е. М. Фингерит. М., 1957. С. 14.

[11] От авторов-составителей // Русская периодическая печать (1895 – октябрь 1917) : справочник / авт.-сост. М. С. Черепахов, Е. М. Фингерит. М., 1957. С. 4.

[12] Лисовский Н. М. Периодическая печать в России, 1703–1903 гг.: (Статистико-библиографический обзор русских периодических изданий) // Сборник статей по истории и статистике русской периодической печати, 1703–1903. СПб., 1903. С. 26. В статье П. Г. Мижуева эти данные сопоставляются со статистикой издания периодики в других странах, в этот же период. Пять шестых от общего количества периодики выходит в Европе и США, из оставшейся одной шестой (3500 изданий) около половины выходит в небольшой Японии (небезынтересный факт, накануне русско-японской войны). Мижуев, прямо указывая на зависимость развития прессы от уровня демократии в стране, приходит к выводу о том, что «если статистика развития периодической печати в России может хотя бы в некоторых отношениях нас радовать, эта радость значительно умеряется сознанием нашей отсталости в отношении развития прессы по сравнению в нашими западными соседями <…> где в одном городе (Нью-Йорк) выходит вдвое больше повременных изданий, чем во всей России». (Мижуев П. Г. Несколько слов по поводу статистики периодической печати в России и за границей // Сборник статей по истории и статистике русской периодической печати, 1703–1903. СПб., 1903. С. 33).

[13] Предисловие // Русская периодическая печать (1895 – октябрь 1917) : справочник / авт.-сост. М. С. Черепахов, Е. М. Фингерит. М., 1957. С. 7–8.

[14] Арсеньев К. К. Законодательство о печати. СПб. : П. П. Гершунин и К°, 1903; Сборник статей по истории и статистике русской периодической печати, 1703–1903 / Русское библиологич. о-во. СПб.: Типо-лит. А. Э. Винеке, 1903. 174 с.; Энгельгардт Н. А. Очерки истории русской цензуры в связи с развитием печати (1703–1903). СПб.: А. С. Суворин, 1904. 398 с. и др. Обзор юбилейных публикаций см.: К юбилею печати // Сборник статей по истории и статистике русской периодической печати, 1703–1903. СПб., 1903. С. 153–155; Жирков Г. В. История цензуры в России XIX – ХХ вв.: учеб. пособие для студ. высш. учеб. заведений. М., 2001. С. 185.

[15] Жирков Г. В. История цензуры в России XIX – ХХ вв.: учеб. пособие для студ. высш. учеб. заведений. М., 2001. С. 185–186.

[16] Старший сын Александра III, Николай Александрович был объявлен наследником престола 2 марта 1881 г., как император Николай II правил с 20 октября 1894 по 2 марта 1917 г.; коронован 14 мая 1896 г. Временной разрыв между воцарением и венчанием на царство (коронацией) связан необходимостью соблюдать траур по усопшему императору.

[17] Коронационные торжества закончились только 26 мая, несмотря на ходынскую трагедию.

[18] Николаю II сразу доложили о случившемся, от этого известия у него осталось «отвратительное впечатление», не помешавшее ему тем же вечером поехать на бал к французскому послу. См.: Дневники императора Николая II / общ. ред. и предисл. К. Ф. Шацилло. М., 1991. С. 145–146.

[19] Спорное утверждение Г. В. Жиркова. Существуют иные оценки места России в мировом издательском процессе в начале XX века, согласно которым по количеству издаваемых книг Россия в 1908 г. занимала третье место после Германии и Японии. Данные из сборника: Полвека для книги : 1866–1916 : Лит.-худож. сб., посвящ. 50-летию издат. деятельности И. Д. Сытина. М., 1916. С. 260. Цит по: Ульянова Г. Н. Образование и просвещение. Печать // Россия в начале XX века. М., 2002. С. 609. Однако и здесь приводятся весьма внушительные цифры: в 1913 г. в России было издано более 34 тысяч названий книг тиражом почти 119 млн. экземпляров.

[20] Жирков Г. В. История цензуры в России XIX – ХХ вв.: учеб. пособие для студ. высш. учеб. заведений. М., 2001. С. 181.

[21] Жирков Г. В. История цензуры в России XIX – ХХ вв.: учеб. пособие для студ. высш. учеб. заведений. М., 2001. С. 181.

[22] Данные из книги: Смирнов С. В. Легальная печать в годы первой русской революции. Л., 1981. Цит. по: Жирков Г. В. История цензуры в России XIX – ХХ вв.: учеб. пособие для студ. высш. учеб. заведений. М., 2001. С. 189–190.

[23] Жирков Г. В. История цензуры в России XIX – ХХ вв.: учеб. пособие для студ. высш. учеб. заведений. М., 2001. С. 183–184. Цензурный произвол местных властей нашел отражение в фельетоне, посвященном злополучной судьбе «Астраханских ведомостей»: Чириков Е. О том, как газета сама себя высекла // В защиту слова : сб. [Вып.] 1. СПб., 1905. С. 142–144.

[24] Деятельность П. Д. Святополк-Мирского на посту министра подробно рассмотрена в главе «Навстречу революции : от “весны Святополк-Мирского” к “Кровавому воскресенью”» из книги: Ганелин Р. Ш. Российское самодержавие в 1905 году : Реформы и революция. СПб., 1991. С. 5–59.

[25] Цит. по: Жирков Г. В. История цензуры в России XIX – ХХ вв.: учеб. пособие для студ. высш. учеб. заведений. М., 2001. С. 186.

[26] Жирков Г. В. История цензуры в России XIX – ХХ вв.: учеб. пособие для студ. высш. учеб. заведений. М., 2001. С. 186; Ганелин Р. Ш. Российское самодержавие в 1905 году : Реформы и революция. СПб., 1991. С. 31.

[27] Опубликован в «Правительственном вестнике» 14 декабря. В том же номере помещено правительственное сообщение, в редактировании текста которого активно участвовал К. П. Победоносцев; в сообщении выражалось требование к печати «способствовать успокоению». См.: Ганелин Р. Ш. Российское самодержавие в 1905 году : Реформы и революция. СПб., 1991. С. 40–41.

[28] Цит. по: Жирков Г. В. История цензуры в России XIX – ХХ вв.: учеб. пособие для студ. высш. учеб. заведений. М., 2001. С. 186.

[29] По его имени, участники особого совещания вошли в историю как «комиссия Кобеко». См.: Жирков Г. В. История цензуры в России XIX – ХХ вв.: учеб. пособие для студ. высш. учеб. заведений. М., 2001. С. 186–187.

[30] Жирков Г. В. История цензуры в России XIX – ХХ вв.: учеб. пособие для студ. высш. учеб. заведений. М., 2001. С. 187.

[31] Документы по работе комиссии опубликованы в 1913 г.: Протоколы Высочайше утвержденного под председательством Кобеко Особого совещания для составления нового устава о печати. СПб., 1913. 716 с.

[32] Цит. по: Жирков Г. В. История цензуры в России XIX – ХХ вв.: учеб. пособие для студ. высш. учеб. заведений. М., 2001. С. 187.

[33] Цит. по: Жирков Г. В. История цензуры в России XIX – ХХ вв.: учеб. пособие для студ. высш. учеб. заведений. М., 2001. С. 187–188.

[34] Цит. по: Жирков Г. В. История цензуры в России XIX – ХХ вв.: учеб. пособие для студ. высш. учеб. заведений. М., 2001. С. 188–189.

[35] Жирков Г. В. История цензуры в России XIX – ХХ вв.: учеб. пособие для студ. высш. учеб. заведений. М., 2001. С. 189.

[36] Введены Именным высочайшим указом от 24 ноября 1905 г. «О временных правилах о повременных изданиях». Продолжали действовать до февраля 1917 г.

[37] Цит. по: Жирков Г. В. История цензуры в России XIX – ХХ вв.: учеб. пособие для студ. высш. учеб. заведений. М., 2001. С. 190.

[38] Жирков Г. В. История цензуры в России XIX – ХХ вв.: учеб. пособие для студ. высш. учеб. заведений. М., 2001. С. 190.

[39] Цит. по: Жирков Г. В. История цензуры в России XIX – ХХ вв.: учеб. пособие для студ. высш. учеб. заведений. М., 2001. С. 191.

[40] Тексты указов см. в: П. А. Столыпин : Программа реформ : документы и материалы : в 2 т. Т. 1. С. 93–99.

[41] Жирков Г. В. История цензуры в России XIX – ХХ вв.: учеб. пособие для студ. высш. учеб. заведений. М., 2001. С. 192–193.

[42] Цит. по: Жирков Г. В. История цензуры в России XIX – ХХ вв.: учеб. пособие для студ. высш. учеб. заведений. М., 2001. С. 194.

[43] Цит. по: Жирков Г. В. История цензуры в России XIX – ХХ вв.: учеб. пособие для студ. высш. учеб. заведений. М., 2001. С. 196.

[44] Цит. по: Жирков Г. В. История цензуры в России XIX – ХХ вв.: учеб. пособие для студ. высш. учеб. заведений. М., 2001. С. 196.

[45] Неприкосновенный запас : дебаты о политике и культуре. 2005. № 6. Журнал издательства «Новое литературное обозрение», главный редактор Ирина Прохорова.

[46] Исследование этого текста как сборника мифов из «священной истории коммунизма» представлено в статье: Гловиньский М. «Не пускать прошлого на самотек». «Краткий курс ВКП(б) как мифическое сказание // Новое лит. обозрение. 1996. № 22. С. 142–160.

[47] Далее для изложения вопроса используются материалы статьи Марии Феретти: Феретти М. Безмолвие памяти : Россия и революция 1905 года // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 5–12.

[48] Феретти М. Безмолвие памяти : Россия и революция 1905 года // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 7.

[49] Феретти М. Безмолвие памяти : Россия и революция 1905 года // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 7–8.

[50] См.: Будницкий О. Евреи и революция 1905 года в России : Встреча с народом // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 99–104; Исхаков С. Первая русская революция и мусульмане // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 105–113; Зелинский К. Восстание или революция? 1905 год в Царстве Польском / пер. с пол. Марии Крисань // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 114–122.

[51] Высочайший манифест об окончании войны с Японией был издан 18 августа 1905 г.

[52] Китайско-Восточная железная дорога (КВЖД) (до 1917 г. — Маньчжурская дорога) — железнодорожная магистраль, проходившая по территории Маньчжурии и соединявшая Читу с Владивостоком и Порт-Артуром. Построенная в 1897–1903 гг., дорога принадлежала России и должна была обеспечивать влияние ее в дальневосточном регионе. После череды войн и конфликтов, дорога и контроль над нею были полностью переданы Китаю 31 декабря 1952 г.

[53] Ноги Маресукэ (1849–1912) — японский генерал, во время русско-японской войны 1904–1905 командовал 3-й армией, которая вела осаду Порт-Артура, закончившуюся его капитуляцией, а затем сыграла решающую роль в Мукденском сражении 1905 г.

[54] Стихотворение приводится в главе «Мукденский бой»: Вересаев В. В. На японской войне : Записки // Вересаев В. В. Собрание сочинений : в 5 т. Т. 3. М., 1961. С. 168. Автором назван «один молодой казак-хорунжий».

[55] Ермаченко И.  О. На пути к революции : русские либералы перед «японским зеркалом» // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 71.

[56] Война с Японией вызвала появление в 1904 г. нескольких периодических изданий, освещающих ход военных действий, публикующих популярные статьи по военным вопросам, переводы статей из иностранных изданий. Среди них: «Война с Японией» (еженедельный иллюстрированный журнал), «Дневник войны» (журнал, выходивший как приложение к «Биржевым ведомостям», 2–4 раза в неделю) и единственная военная газета, выходившая в полевых условиях в районе боевых действий, «Вестник маньчжурской армии» (затем «Вестник маньчжурских армий», выпускалась 2–3 раза в неделю). Все они освещали события с правительственной точки зрения. Нелегальные газеты и «летучие листки» для солдат прекращались, едва начав выходить. См.: Русская периодическая печать (1895 – октябрь 1917) : справочник / авт.-сост. М. С. Черепахов, Е. М. Фингерит. М., 1957. С. 54–90.

[57] Летопись войны с Японией. 1904. № 1. С. 16. Цит. по: Ермаченко И. На пути к революции : русские либералы перед «японским зеркалом» // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 75.

[58] Цит. по: Ермаченко И.  О. На пути к революции : русские либералы перед «японским зеркалом» // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 76.

[59] С. А. К. Современная летопись // Русский вестник. 1904. Сентябрь. С. 387–388. Цит. по: Ермаченко И.  О. На пути к революции : русские либералы перед «японским зеркалом» // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 76.

[60] Ермаченко И.  О. На пути к революции : русские либералы перед «японским зеркалом» // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 75.

[61] Ермаченко И. На пути к революции : русские либералы перед «японским зеркалом» // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 77.

[62] Ермаченко И.  О. На пути к революции : русские либералы перед «японским зеркалом» // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 78.

[63] Феретти М. Безмолвие памяти : Россия и революция 1905 года // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 6.

[64] Феретти М. Безмолвие памяти : Россия и революция 1905 года // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 6.

[65] Медушевский А. Н. Конституционные революции в России ХХ века : Сравнительный анализ // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 52.

[66] Медушевский А. Н. Конституционные революции в России ХХ века : Сравнительный анализ // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 52.

[67] К началу царствования Николая II, кроме России, только Турция и Черногория из европейских стран вовсе не имели парламентов. См.: Ольденбург С. С. Царствование императора Николая II. Ростов н/Д., 1998. С. 9.

[68] Медушевский А. Н. Конституционные революции в России ХХ века : Сравнительный анализ // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 52.

[69] Медушевский А. Н. Конституционные революции в России ХХ века : Сравнительный анализ // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 53.

[70] Текст «Записки» и историю ее появления см.: Иванов А. Е. Российский ученый корпус в зеркале русской революции // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 82–87; Записка 342-х ученых // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 88–89.

[71] Цит. по: Иванов А. Е. Российский ученый корпус в зеркале русской революции // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 82.

[72] А. А. Кизеветтер. См. его книгу «На рубеже веков : воспоминания, 1881–1914» (Прага, 1929).

[73] Цит. по: Иванов А. Е. Российский ученый корпус в зеркале русской революции // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 82.

[74] По числу подписавших ее членов научно-педагогического сообщества, она также называется в литературе «Запиской 342-х ученых».

[75] Иванов А. Е. Российский ученый корпус в зеркале русской революции // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 83.

[76] Иванов А. Е. Российский ученый корпус в зеркале русской революции // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 83.

[77] См.: Записка 342-х ученых // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 88–89.

[78] Цит. по: Записка 342-х ученых // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 88.

[79] Записка 342-х ученых // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 88.

[80] Записка 342-х ученых // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 88–89.

[81] Записка 342-х ученых // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 89.

[82] Записка 342-х ученых // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 89.

[83] Записка 342-х ученых // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 89; Иванов А. Е. Российский ученый корпус в зеркале русской революции // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 83.

[84] Записка 342-х ученых // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 89.

[85] Иванов А. Е. Российский ученый корпус в зеркале русской революции // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 83–84.

[86] Иванов А. Е. Российский ученый корпус в зеркале русской революции // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 84.

[87] Сонин Николай Яковлевич (1849–1915) — математик, академик Императорской Академии наук (1893), с 1899 г. попечитель Петербургского учебного округа, в 1901–1915 гг. председатель ученого комитета Министерства народного просвещения и член Совета министров.

[88] Глазов Владимир Гаврилович (1848–1920?) — министр народного просвещения в 1904–1905 гг.

[89] Цит. по: Иванов А. Е. Российский ученый корпус в зеркале русской революции // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 84.

[90] Цит. по: Иванов А. Е. Российский ученый корпус в зеркале русской революции // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 84.

[91] Иванов А. Е. Российский ученый корпус в зеркале русской революции // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 84.

[92] Комков Г. Д., Левшин Б.В., Семенов В.К. Академия наук СССР : Краткий историч. очерк. Т. 1 : 1724–1917. М., 1977. С. 315. Цит. по: Иванов А. Е. Российский ученый корпус в зеркале русской революции // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 84.

[93] Комков Г. Д., Левшин Б. В., Семенов В. К. Академия наук СССР : Краткий историч. очерк. Т. 1 : 1724–1917. М., 1977. С. 315. Цит. по: Иванов А. Е. Российский ученый корпус в зеркале русской революции // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 84–85.

[94] Иванов А. Е. Российский ученый корпус в зеркале русской революции // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 85.

[95] Иванов А. Е. Российский ученый корпус в зеркале русской революции // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 86.

[96] Иванов А. Е. Российский ученый корпус в зеркале русской революции // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 86.

[97] Иванов А. Е. Российский ученый корпус в зеркале русской революции // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 87.

[98] Заглавие статьи Юрия Фатенко, материалы которой далее будут использованы. Статья опубликована только на сайте «Новой газеты», в печатной версии № 73 (3–6 окт.) она отсутствует. См.: Фатенко Ю. Партия третьей возможности : России вновь нужны кадеты // Новая газета. 2005. 3 окт. (№ 73). URL : http://2005.novayagazeta.ru/nomer/2005/73n/n73n-s34.shtml

[99] Конституционные демократы // Политическая история России в партиях и лицах /сост. В. В. Шелохаев и др. М., 1993. С. 89–93.

[100] Цит. по: Кара-Мурза С. Г. Урок кадетов // Кара-Мурза С. Г. 5 ошибок Столыпина : «Грабли» русских реформ. М., 2016. С. 142.

[101] Цит. по: Фатенко Ю. Партия третьей возможности : России вновь нужны кадеты // Новая газета. 2005. 3 окт. (№ 73). URL : http://2005.novayagazeta.ru/nomer/2005/73n/n73n-s34.shtml

[102] Конституционные демократы // Политическая история России в партиях и лицах /сост. В. В. Шелохаев и др. М., 1993. С. 94.

[103] Точных сведений о численности фракции кадетов в начале сессии не имеется, к концу сессии в ней было 178 депутатов. См.: Конституционно-демократическая фракция // Государственная дума Российской империи, 1906–1917 : энциклопедия. М., 2008. С. 283.

[104] Кара-Мурза С. Г. Урок кадетов // Кара-Мурза С. Г. 5 ошибок Столыпина : «Грабли» русских реформ. М., 2016. С. 134–135; то же в: Кара-Мурза С. Г. Советская цивилизация : от начала до великой победы. М., 2004. С. 112.

[105] Милюков П. Н. Три попытки : (из истории русского лжеконституционализма) // Самодержавие и либералы в революцию 1905–1907 годов / сост. и снабдил примеч. С. А. Алексеев; предисл. С. Дубровского. М.; Л., 1925. С. 54–55.

[106] Первая Дума просуществовала с 27 апреля по 8 июля 1906 г. Реакцией депутатов на ее роспуск стало Выборгское воззвание. Вторая Дума просуществовала с 20 февраля по 2 июня 1907 г. Манифест от 3 июля, объявлявший о ее роспуске, стал частью событий, названных «третьеиюньским государственным переворотом». См.: Государственная дума Российской империи, 1906–1917 : энциклопедия. М., 2008. С. 112–113, 451.

[107] Фатенко Ю. Партия третьей возможности : России вновь нужны кадеты // Новая газета. 2005. 3 окт. (№ 73). URL : http://2005.novayagazeta.ru/nomer/2005/73n/n73n-s34.shtml. Иное соотношение приводит энциклопедия «Государственная дума Российской империи»; конституционно-демократическая фракция (кадеты) и в ней отнесена к центру. См.: Государственная дума Российской империи, 1906–1917 : энциклопедия. М., 2008. С. 109–110, 447–448, 619, 677.

[108] В Первой Думе — 178. См.: Государственная дума Российской империи, 1906–1917 : энциклопедия. М., 2008. С. 447.

[109] Конституционно-демократическая фракция составляла левое крыло Прогрессивного блока и насчитывала к концу последней сессии Думы (конец февраля 1917 г.) 53 человека. См.: Государственная дума Российской империи, 1906–1917 : энциклопедия. М., 2008. С. 677.

[110] По другим данным, 15 из 767; в любом случае, речь идет о примерно 2% мандатов.

[111] Ленин В. И. Победа кадетов и задачи рабочей партии // Ленин В. И. Полное собрание сочинений. Т. 12. М., 1960. С. 291–292.

[112] Маяковский В. В. Сказка о красной шапочке  // Маяковский В. В. Полное собрание сочинений : в 13 т. Т. 1. М., 1955. С. 142.

[113] Авторский постскриптум от 9 сентября 2007 г.: последние размышления ныне явно устарели. Стало совершенно очевидно, что выход из тупика власти намерены искать в усилении всевластия президента, в возвращении ко многим основам советского правления, в усилении агрессивности, в росте военного потенциала, враждебности к Западу, в изобретении особого «суверенного демократизма», «адаптированного демократизма», коренным образом отличающегося от европейско-американского понимания этого понятия. Думается, что подобный курс ныне поддерживается большей частью населения России, а оппозиционные партии, левые и правые, в ближайшем будущем не имеют ни малейших шансов на успех. Побеждает ориентация на воссоздание империи, как бы она не называлась, на статус сверхдержавы, пускай энергетической и атомной, страны, в которой вся власть, законодательная, исполнительная, судебная сосредоточена в руках президента и все довольны таким положением (кроме немногочисленных «выродков») — ПР.

[114] Опубликован в газете «Ведомости санкт-петербургского градоначальства». 1905. 18 окт.

[115] Пулемет. 1905. № 1 (13 ноября). Журнал выходил в 1905–1906 гг. как орган политической сатиры.

[116] Строки из написанного в 1905 г. стихотворения «Красное знамя» Павла Александровича Арского (Афанасьева). До революции не публиковалось. См.: Поэзия в большевистских изданиях 1902–1917 г.  Л., 1967. С. 399.

[117] Социалисты-революционеры // Политическая история России в партиях и лицах. М., 1993. С. 26–46.

[118] Программа партии социалистов-революционеров // Полный сборник платформ всех русских политических партий. С приложением высочайшего манифеста 17 октября 1905 г. и всеподданнейшего доклада графа Витте. М., 2001. С. 21.

[119] После 1909 г. боевую организацию возглавил Б. В. Савинков. За все годы существования в нее входило свыше 90 человек. См.: Городницкий Р. А. Боевая организация партии социалистов-революционеров в 1901–1911 гг. М. : РОССПЭН, 1998. 239 с.

[120] Аноприева Г., Ерофеев Н. Партия социалистов-революционеров // Политические партии России : Конец XIX – первая треть XX века : энциклопедия. М., 1996. С. 436.

[121] Выборы в Первую, Третью и Четвертую Думы партия эсеров бойкотировала. Во Второй Думе в начале сессии было 36 депутатов-эсеров, к моменту роспуска Думы их было 38 человек, или 7% состава депутатов. См.: Социалистов революционеров группа // Государственная дума Российской империи, 1906–1917 : энциклопедия. М., 2008. С. 575–576.

[122] Аноприева Г., Ерофеев Н. Партия социалистов-революционеров // Политические партии России : Конец XIX – первая треть XX века : энциклопедия. М., 1996. С. 438.

[123] По замечанию И. В. Лукоянова, в последние годы образ Столыпина «стал заложником другой парадигмы — поиска национального героя», поэтому о нем стали писать «преимущественно в восторженных тонах <…> Несомненно одно: П. А. Столыпин предстает сегодня в сочинениях подавляющего большинства авторов несомненным национальным героем, чуть ли не единственной надежной опорой российской государственности XX в.». См.: Лукоянов И. В. П. А. Столыпин : жизнь и деятельность // П. А. Столыпин : pro et contra : Личность и деятельность П. А. Столыпина в оценках современников : антология. 2-е изд., испр. СПб., 2014. С. 7. В русле этой парадигмы, к 150-летию со дня рождения «выдающегося государственного деятеля <…> внесшего огромный вклад в разработку и реализацию системных реформ, направленных на модернизацию России» была издана объемная энциклопедия «Пётр Аркадьевич Столыпин» (М., 2011), подготовленная Фондом изучения наследия П. А. Столыпина. Статья «От составителей», подписанная доктором исторических наук, профессором В. В. Шелохаевым, содержит только положительные оценки деятельности Столыпина, по всем направлениям. [Примеч. библиогр. ред.]

[124] Горемыкин Иван Логгинович (1839–1917) — с 22 апреля по 8 июля 1906 г. председатель Совета министров; не пользуясь доверием министров, был по сути номинальным главой правительства, фактическим лидером был Столыпин.

[125] «Железным министром» назвал Столыпина в своих мемуарах о нем С. Н. Сыромятников. См.: Сыромятников С. Н. Железный министр // П. А. Столыпин : pro et contra : Личность и деятельность П. А. Столыпина в оценках современников : антология. СПб., 2014. С. 150–154.

[126] Лукоянов И. В. П. А. Столыпин : жизнь и деятельность // П. А. Столыпин : pro et contra : Личность и деятельность П. А. Столыпина в оценках современников : антология. СПб., 2014. С. 21–22.

[127] Как указывает И. В. Лукоянов, в литературе фигурирует цифра «11 покушений» на Столыпина, но, очевидно, в них включили также замышляемые, но не состоявшиеся. Первое покушение произошло 17 июля 1905 г., когда в Саратовской губернии был обстрелян экипаж тогдашнего губернатора Столыпина. См.: Лукоянов И. В. П. А. Столыпин : жизнь и деятельность // П. А. Столыпин : pro et contra : Личность и деятельность П. А. Столыпина в оценках современников : антология. СПб., 2014. С. 26–28.

[128] Лукоянов И. В. П. А. Столыпин : жизнь и деятельность // П. А. Столыпин : pro et contra : Личность и деятельность П. А. Столыпина в оценках современников : антология. СПб., 2014. С. 27.

[129] Уже 17 августа 1906 г. Николай II утвердил мнение Совета министров «По вопросу об учреждении военно-полевых судов».

[130] На 1 февраля 1907 г. из 1100 дел, рассмотренных военно-полевыми судами, 950 содержали смертные приговоры, лишь 85 человек было осуждено на лишение свободы. Из вынесенных до апреля 1907 г. (когда окончилось действие царского указа) 1102 смертных приговоров многие были необоснованными, осуждая на казнь невиновных. Это вызывало озлобление в обществе. См.: Лукоянов И. В. П. А. Столыпин : жизнь и деятельность // П. А. Столыпин : pro et contra : Личность и деятельность П. А. Столыпина в оценках современников : антология. СПб., 2014. С. 28.

[131] Наиболее полный свод документов по ним см.: П. А. Столыпин : Программа реформ : документы и материалы : в 2 т. / под общ. ред. П. А. Пожигайло. М. : РОССПЭН, 2003. Т. 1. 764 с.; Т. 2. 799 с.

[132] Подробнее о ней см.: Федорова Н. А. Аграрная реформа // Пётр Аркадьевич Столыпин : энциклопедия. М., 2011. С. 15–18; Федорова Н. А. Аграрный вопрос // Там же. С. 18–22.

[133] Окончательное оформление Указ и изданные в его исполнение акты получили в Законе от 14 июня 1910 г. «Об изменении и дополнении некоторых постановлений о крестьянском землевладении». См.: Федорова Н. А. Аграрная реформа // Пётр Аркадьевич Столыпин : энциклопедия. М., 2011. С. 17.

[134] Подробнее о взглядах Столыпина на общину см.: Федорова Н. А. Община // Пётр Аркадьевич Столыпин : энциклопедия. М., 2011. С. 399–403.

[135] Проскурякова Н. А., Федорова Н. А. Крестьянский поземельный банк // Пётр Аркадьевич Столыпин : энциклопедия. М., 2011. С. 265–266.

[136] Из письма П. А. Столыпина Л. Н. Толстому, 23 октября 1907 г. Лев Николаевич Толстой. Опубликовано в: Лев Николаевич Толстой : Юбилейный сб. М.; Л., 1928. С. 91–92.

[137] Федорова Н. А. Аграрная реформа // Пётр Аркадьевич Столыпин : энциклопедия. М., 2011. С. 18.

[138] Зиновьев В. П., Федорова Н. А. Переселение // Пётр Аркадьевич Столыпин : энциклопедия. М., 2011. С. 433–437.

[139] Зиновьев В. П., Федорова Н. А. Переселение // Пётр Аркадьевич Столыпин : энциклопедия. М., 2011. С. 434. Для переселения использовались все виды транспорта, но особую роль в этом процессе сыграли железнодорожные перевозки, в том числе в специально переделанных из товарных вагонах, получивших название «столыпинские». В их торцах находились отсеки для перевозки скота и инвентаря. Советская власть использовала эти вагоны для перевозки заключенных. Подробнее см.: Хобта А. В. «Столыпинские вагоны» // Пётр Аркадьевич Столыпин : энциклопедия. М., 2011. С. 632–634.

[140] Корелин А. П. Россия сельская на рубеже XIX–XX вв. // Россия в начале XX века. М., 2002. С. 225.

[141] Опыт и уроки П. А. Столыпина // П. А. Столыпин : Программа реформ : документы и материалы : в 2 т. Т. 1. С. 7–13; Правительственное сообщение [опубликовано 24 авг. (6 сент.) 1906 г.] // // П. А. Столыпин : Программа реформ : документы и материалы : в 2 т. Т. 1. С. 31.

[142] Зиновьев В. П., Федорова Н. А. Переселение // Пётр Аркадьевич Столыпин : энциклопедия. М., 2011. С. 434.

[143] В «перводумский период» эсеры основали около 20 ежедневных газет и несколько еженедельников. Всего исследователями выявлено 196 партийных и околопартийных периодических изданий, из них 152 — местных организаций. Кроме того, эсеры за годы революции выпустили не менее 24 миллионов книг. (Леонов М. И. Эсеры в революции 1905–1907 гг. Самара, 1992. С. 26–27). В 1917 г. в России издавалось более 120 различных эсеровских периодических изданий. Тиражи некоторых из них доходили в 1907 г. до 30–40 тысяч экземпляров. См.: Социалисты-революционеры // Политическая история России в партиях и лицах. М., 1993. С. 40; Морозов К. Н. Партия социалистов-революционеров в 1907–1914 гг. М., 1998. С. 616.

[144] Цит. по: Социалисты-революционеры // Политическая история России в партиях и лицах. М., 1993. С. 40.

[145] Социалисты-революционеры // Политическая история России в партиях и лицах. М., 1993. С. 42.

[146] Маяковский В. В. Хорошо!: Октябрьская поэма // Маяковский В. В. Полное собрание сочинений : в 13 т. Т. 8. М., 1958. С. 242.

[147] Аноприева Г., Ерофеев Н. Партия социалистов-революционеров // Политические партии России : Конец XIX – первая треть XX века : энциклопедия. М., 1996. С. 441.

[148] Аноприева Г., Ерофеев Н. Партия социалистов-революционеров // Политические партии России : Конец XIX – первая треть XX века : энциклопедия. М., 1996. С. 440–441.

[149] Аноприева Г., Ерофеев Н. Партия социалистов-революционеров // Политические партии России : Конец XIX – первая треть XX века : энциклопедия. М., 1996. С. 441.

[150] Аноприева Г., Ерофеев Н. Партия социалистов-революционеров // Политические партии России : Конец XIX – первая треть XX века : энциклопедия. М., 1996. С. 442–444.

[151] Аноприева Г., Ерофеев Н. Партия социалистов-революционеров // Политические партии России : Конец XIX – первая треть XX века : энциклопедия. М., 1996. С. 445–446.

[152] Аноприева Г., Ерофеев Н. Партия социалистов-революционеров // Политические партии России : Конец XIX – первая треть XX века : энциклопедия. М., 1996. С. 451.

[153] Кривенький В. В. Предисловие // Анархисты : документы и материалы, 1883–1935 гг. : в 2 т. Т. 1 : 1883–1916 г. М., 1998. С. 11–14.

[154] Из исследования болгарского анархиста Пано Василева (Vassilev P. Lʼidée des Soviets. Marseille, 1997. P. 14). Цит. по: Дамье В. В. Столетие Советов и современные российские левые // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 29.

[155] Дамье В. В. Столетие Советов и современные российские левые // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 29.

[156] Волин [Эйхенбаум] В. М. Неизвестная революция, 1917–1921. М. НПЦ «Праксис», 2005. 765 с.

[157] Волин [Эйхенбаум] В. М. Неизвестная революция, 1917–1921. М., 2005. С. 67–69. Цит. по: Дамье В. В. Столетие Советов и современные российские левые // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 29–30.

[158] Дамье В. В. Столетие Советов и современные российские левые // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 31.

[159] Блок А. Возмездие: Поэма. Первая глава.

[160] Ср. комментарии к «Предсказанию»: 1) «В автографе рядом с заглавием — приписка Лермонтова в скобках: “Это мечта”. В стихотворении “Предсказание” явственнее всего выражены мысли Лермонтова о грядущих революционных потрясениях. Стихотворение написано под впечатлением многочисленных крестьянских восстаний 1830 года, которые особенно участились в связи с распространением в ряде губерний эпидемии холеры». (Голованова Т. П., Лапкина Г. А., Михайлова А. Н. Примечания // Лермонтов М. Ю. Сочинения : в 6 т. Т. 1. М.; Л., 1954. С. 408); 2) «Написано в связи с крестьянскими восстаниями в России в 1830 г., которые привели Лермонтова к мысли о неизбежности революции. Мрачный колорит, в котором изображается стихийная народная революция, был характерен для романтической литературы, отражавшей позиции революционного дворянства. Как и у Пушкина, тираноборческие идеи у Лермонтова влекли за собой представление о жестокости народного бунта, о кровавом пире свободы». (Голованова Т. П., Чистова И. С. Примечания // Лермонтов М. Ю. Собрание сочинений : в 4 т. Т. 1. Л., 1979. С. 558).

[161] Маяковский В. В. Хорошо!: Октябрьская поэма // Маяковский В. В. Полное собрание сочинений: в 13 т. Т. 8. М., 1958. С. 266.

[162] Биография Н. И. Махно приводится по: Шубин А. В. Махно и его время : О Великой революции и гражданской войне 1917–1922 гг. в России и на Украине. 2-е изд. М., 2016. 320 с. — (Размышляя об анархизме; № 25); Комин В. В. Нестор Махно: мифы и реальность. Калинин: Моск. рабочий, Калинин. отд-ние, 1990. 80 с. — (Фонд правды: документы, свидетельства, исследования); Аршинов П. А. История махновского движения (1918–1921); Махно Н. И. Воспоминания; Кузьменко Г. А. Дневник / сост. В. Крюков. М. : Терра; «Книжная лавка — РТР», 1996. 495 с. — (Тайны истории в романах, повестях и документах; Век XX).

[163] Прежнее написание: Гуляй-Поле.

[164] Пётр Андреевич Аршинов (Марин) опубликовал в 1923 г. книгу по истории махновского движения. Современную публикацию ее см. в сборнике: Аршинов П. А. История махновского движения (1918–1921); Махно Н. И. Воспоминания; Кузьменко Г. А. Дневник / сост. В. Крюков. М. : Терра; «Книжная лавка — РТР», 1996. 495 с. — (Тайны истории в романах, повестях и документах; Век XX).

[165] Кроме того, имелся невооруженный резерв в 20 тысяч человек. См.: Комин В. В. Нестор Махно: мифы и реальность. Калинин, 1990. С. 25.

[166] По словам А. В. Шубина: «Несмотря на произвол и бесконтрольность, давление общественности и руководящих махновских органов не давали машине террора развернуться так, как это происходило на территориях, занятых белыми и красными» (Шубин А. В. Махно и его время : О Великой революции и Гражданской войне 1917–1922 гг. в России и на Украине. М., 2016. С. 217). Он же приводит мнение английского исследователя Michel Malet: «Часто делаются сравнения с ЧК и деникинской секретной полицией. Некоторые махновские убийства были также жестоки, как и убийства, осуществленные их врагами, но нельзя сказать, что первые осуществлялись с той же методической жестокостью, что и последние» (Malet M. Nestor Makhno in Russian Civil War. London, etc. 1982. P. 104). Перевод цит. по: Шубин А. В. Махно и его время : О Великой революции и Гражданской войне 1917–1922 гг. в России и на Украине. М., 2016. С. 218.

[167] Комин В. В. Нестор Махно: мифы и реальность. Калинин, 1990. С. 28. В предисловии к книге П. А. Аршинова «История махновского движения» (1923 г.) В. М. Волин отмечал: «Нечего и говорить о том, что все сказки о бандитизме, об антисемитизме и других якобы присущих махновскому движению темных явлениях должны с появлением этой книги сойти на нет». (Аршинов П. А. История махновского движения (1918–1921); Махно Н. И. Воспоминания; Кузьменко Г. А. Дневник / сост. В. Крюков. М. , 1996. С. 15).

[168] Этот случай описан, в частности, в: Дневник Алексея Чубенко (адъютанта Махно) // Нестор Махно. Крестьянское движение на Украине, 1918–1921 : Документы и материалы М., 2006. С. 739. Здесь же, в дневнике, рассказывается о других расправах и экспроприациях махновцев.

[169] Багрицкий Э. Дума про Опанаса // Багрицкий Э. Стихотворения и поэмы / подг. текста и примеч. С. А. Коваленко. М.; Л., 1964. С. 78. — (Б-ка поэта. Большая сер.).

[170] Поэма «Дума про Опанаса» указана в «Бюллетене Главлита» № 3 за 1932 г. в «Списке литературы, изъятой и воспрещенной к переизданию после выхода “Бюллетеня” № 2». См.: Блюм А. В. Запрещенные книги русских писателей и литературоведов, 1917–1991 : Индекс советской цензуры с комментариями / С.-Петерб. гос. ун-т культуры и искусств. СПб., 2003. С. 44.

[171] 26 ноября 1920 г. был отдан приказ войскам Южного фронта, объявлявший Махно и его отряды врагами Советской власти и революции. См.: Нестор Махно. Крестьянское движение на Украине, 1918–1921 : Документы и материалы. М., 2006. С. 535.

[172] Первая книга воспоминаний «Русская революция на Украине : (от марта 1917 г. по апрель 1918 г.)» вышла при жизни Махно, в 1929 г., с авторским предисловием. Книги 2 и 3, под общим заглавием «Под ударами контрреволюции : (апрель – июнь 1918 г.)» вышли в 1936 г. под редакцией, с предисловием и примечаниями В. М. Волина. Обе книги были изданы в Париже, при участии библиотеки махновцев и Федерации анархо-коммунистических групп Северной Америки и Канады (книга 1), и комитета Н. Махно (Commission Makhno — книги 2–3). Репринт парижских изданий воспоминаний опубликован в Киеве, в издательстве «Украина», в 1991 г.

[173] В 2007 г. вышел 12-серийный телевизионный фильм «Девять жизней Нестора Махно», режиссера Николая Каптана, по одноименному роману Игоря Болгарина и Виктора Смирнова. 24 августа (в День Независимости Украины) 2009 г. в Гуляйполе был торжественно открыт памятник Н. И. Махно; в том же году другой памятник Махно был установлен в г. Никополь (Днепропетровская область, Украина); в 2013 г. — в Старобельске (Луганская область, Украина).

[174] Революционный псевдоним (партийная кличка) Симона Аршаковича Тер-Петросяна (1882–1922).

[175] Кинотрилогия режиссера Степана Кеворкова: «Лично известен» (1957), «Чрезвычайное поручение» (1965), «Последний подвиг Камо» (1973).

[176] По подсчетам автора статьи о Камо в ереванской газете «Новое время», по курсу 2012 г. эта сумма эквивалентна 5 млн. долларов. См.: Нехамкин С. Камо — хороший ученик репетитора Сталина // Новое время. 2012.  19 июня. (то же: http://www.nv.am/archive-2012/20562-2012-06-19-08-49-52 ).

[177] Черняк С. Ночь жизни и смерти Сталина // Вестник. 1998. № 18 (1 сент.). URL: http://www.vestnik.com/issues/98/0901/koi/chernyak.htm

[178] Черняк С. Ночь жизни и смерти Сталина // Вестник. 1998. № 18 (1 сент.). URL: http://www.vestnik.com/issues/98/0901/koi/chernyak.htm

[179] Черняк С. Ночь жизни и смерти Сталина // Вестник. 1998. № 18 (1 сент.). URL: http://www.vestnik.com/issues/98/0901/koi/chernyak.htm

[180] Из речи Сталина памяти Котовского, напечатанной в: «Коммунист» (Харьков). 1926. № 43 (23 февр.).

[181] Багрицкий Э. Дума про Опанаса // Багрицкий Э. Стихотворения и поэмы / подг. текста и примеч. С. А. Коваленко. М.; Л., 1964. С. 85.

[182] Биографический очерк «Котовский» опубликован как часть книги: Гуль Роман. Ворошилов. Буденный. Блюхер. Котовский. [Берлин] : Парабола, [1932]. С. 131–204. В предисловии автор объясняет, что Котовский был включен им в серию портретных очерков о «красных маршалах» «…из-за его анекдотической красочности и характерности для нравов гражданской войны» (см. с. 4 указ. изд.). Под общим заглавием «Красные маршалы» книга вышла в Нью-Йорке, в издательстве «Мост», в 1975 г. Очерк о Котовском назывался «Котовский : Анархист-маршал».

[183] Гуль Р. Б. Красные маршалы : Тухачевский, Ворошилов, Блюхер, Котовский. М.: Молодая гвардия, 1990.

[184] Цит. по: Блюм А. В. Запрещенные книги русских писателей и литературоведов, 1917–1991 : Индекс советской цензуры с комментариями / С.-Петерб. гос. ун-т культуры и искусств. СПб., 2003. С. 44.

[185] Гуль Р. Б. Котовский // Гуль Р. Б. Ворошилов. Буденный. Блюхер. Котовский. [Берлин], [1932]. С. 180.

[186] Гуль Р. Б. Котовский // Гуль Р. Б. Ворошилов. Буденный. Блюхер. Котовский. [Берлин], [1932]. С. 139.

[187] Гуль Р. Б. Котовский // Гуль Р. Б. Ворошилов. Буденный. Блюхер. Котовский. [Берлин], [1932]. С. 139.

[188] Гуль Р. Б. Котовский // Гуль Р. Б. Ворошилов. Буденный. Блюхер. Котовский. [Берлин], [1932]. С. 180–181.

[189] Гуль Р. Б. Котовский // Гуль Р. Б. Ворошилов. Буденный. Блюхер. Котовский. [Берлин], [1932]. С. 198–199.

[190] Роман Гуль называет дату рождения Котовского:1887 год.

[191] Варианты названия: Ганчешти, Ганчешты; в настоящее время город Хынчешты (Хынчешть) в Молдавии, в 36 км от Кишинёва.

[192] Гуль Р. Б. Котовский // Гуль Р. Б. Ворошилов. Буденный. Блюхер. Котовский. [Берлин], [1932]. С. 132–133.

[193] Гуль Р. Б. Котовский // Гуль Р. Б. Ворошилов. Буденный. Блюхер. Котовский. [Берлин], [1932]. С. 150–151.

[194] Гуль Р. Б. Котовский // Гуль Р. Б. Ворошилов. Буденный. Блюхер. Котовский. [Берлин], [1932]. С. 153–154.

[195] «Броненосец „Потёмкин“» — немой исторический художественный фильм; был озвучен в 1930 г. Премьера состоялась 24 декабря 1925 г. (вместо планировавшегося 21 декабря), на торжественном заседании в Большом театре. На экраны вышел 18 января 1926 г. (Летопись жизни и творчества С. М. Эйзенштейна // Эйзенштейн С. М. Избранные произведения : в 6 т. Т. 1. М., 1964. С. 577–578; Сообщения о первом показе // Броненосец Потёмкин / Комиссия по творч. наследству С. М. Эйзенштейна; Госфильмофонд СССР; ЦГАЛИ. М., 1969. С. 192). Фильм признан первым в числе 12 «лучших фильмов всех времен» по результатам международного опроса критиков в Брюсселе в 1958 г. (Броненосец Потёмкин / Комиссия по творч. наследству С. М. Эйзенштейна; Госфильмофонд СССР; ЦГАЛИ. М., 1969. С. 283). Одна из левых парижских газет предлагала учредить Нобелевскую премию для фильмов, первую из которых следует вручить «Броненоцу Потёмкину» (Броненосец Потёмкин / Комиссия по творч. наследству С. М. Эйзенштейна; Госфильмофонд СССР; ЦГАЛИ. М., 1969. С. 251). В то же время, история зарубежного проката не обошлась без протестов и вмешательства цензуры. См.: Броненосец Потёмкин / Комиссия по творч. наследству С. М. Эйзенштейна; Госфильмофонд СССР; ЦГАЛИ. М., 1969. С. 223–282. Цензуре фильм подвергался и в СССР. См.: Ковалов О. А. «Броненосец “Потёмкин”» // С. М. Эйзенштейн : pro et contra : Сергей Эйзенштейн в отечественной рефлексии : антология. 2-е изд., испр. СПб., 2015.С. 166–167.

[196] Первоначальное название фильма — «1905 год». Картину планировалось показать 21 декабря 1925 г. на торжественном заседании в Большом театре, посвященном юбилею событий 1905 г. Затем заседание было перенесено на 24 декабря. См.: Броненосец Потёмкин / Комиссия по творч. наследству С. М. Эйзенштейна; Госфильмофонд СССР; ЦГАЛИ. М., 1969. С. 24–26, 192.

[197] Далее — под сокращенным названием «Потёмкин».

[198] Данные по материалам сайта «Краснознаменный Черноморский флот» (http://www.kchf.ru/ship/brone/potemkin.htm )

[199] Потёмкин // Большая советская энциклопедия. 3-е изд. Т. 20. М., 1975. С. 428.

[200] Хронику восстания на броненосце «Князь Потёмкин-Таврический» см.: Кардашев Ю. П. Восстание : Драма на Тендре. Последствия восстания. Команда корабля. М., 2008. С. 478–501.

[201] В течение семи дней, с 15 по 21 июня, цензура запрещала публиковать любые сведения о восстании на «Потёмкине». Номера одесских газет, в которых была сделана попытка напечатать материалы об этом событии, были запрещены цензурой. В центральных газетах появились лишь краткие сообщения о перемещениях черноморских эскадр. Поступавшие от заграничных корреспондентов телеграфные сообщения задерживались и переправлялись в полицию. Частная переписка, в которой упоминалось о восстании, изымалась охранкой. См.: Кардашев Ю. П. Восстание : Драма на Тендре. Последствия восстания. Команда корабля. М., 2008. С. 49–50.

[202] Программа «История и современность», цикл «Документы прошлого». Авторы Елена Зубкова и Ольга Эдельман, ведущий Владимир Тольц. Первая передача «Сто лет восстания на броненосце “Потёмкин”» от 5 июля 2005 г.; запись в архиве радио «Свобода»: http://archive.svoboda.org/programs/hd/2005/hd.070905.asp . Вторая передача (продолжение) «Восстание на броненосце “Потёмкин”» от 17июля 2005 г.; запись там же: http://archive.svoboda.org/programs/hd/2005/hd.071605.asp . Далее для изложения событий используются материалы обеих программ. Документальные источники, процитированные в программах, опубликованы также в книге: Кардашев Ю. П. Восстание : Драма на Тендре. Последствия восстания. Команда корабля. М., 2008. 544 с.

[203] Обширный перечень документальных источников и литературы, относящихся к истории восстания на «Потёмкине» представлен в книге: Кардашев Ю. П. Восстание : Драма на Тендре. Последствия восстания. Команда корабля. М., 2008. С. 502–514.

[204] Цит. по: Зубкова Е., Эдельман О. Восстание на броненосце «Потёмкин» // Радио «Свобода» : [архив программ]. URL:  http://archive.svoboda.org/programs/hd/2005/hd.071605.asp

[205] Коханов (Каханов) Иван Васильевич, командующий войсками Одесского военного округа с ноября 1904 г., был уволен за недостаточно энергичные меры, принятые против восставшего «Потёмкина». Военный министр А. Ф. Редигер оценил его действия так: «…военное начальство растерялось, а пожалуй и перетрусило: вступило в переговоры с бунтовщиками, допустило их высадку на берег и не делало попытки захватить или потопить броненосец». (Редигер А. Ф. Воспоминания военного министра : в 2 т. Т. 1. М., 1999. С. 454).

[206] Нейдгардт Дмитрий Борисович (1861–1942) — одесский градоначальник с 5 сентября 1903г. по 27 октября 1905 г. На время его правления пришлись не только восстание на «Потёмкине», но и массовые еврейские погромы октября 1905 г. Был отстранен от должности за недостаточную активность при ликвидации беспорядков.

[207] Цит. по: Зубкова Е., Эдельман О. Восстание на броненосце «Потёмкин» // Радио «Свобода» : [архив программ]. URL:  http://archive.svoboda.org/programs/hd/2005/hd.071605.asp . См. также: Кардашев Ю. П. Восстание : Драма на Тендре. Последствия восстания. Команда корабля. М., 2008. С. 57–58.

[208] Цит. по: Зубкова Е., Эдельман О. Восстание на броненосце «Потёмкин» // Радио «Свобода» : [архив программ]. URL:  http://archive.svoboda.org/programs/hd/2005/hd.071605.asp

[209] Цит. по: Зубкова Е., Эдельман О. Восстание на броненосце «Потёмкин» // Радио «Свобода» : [архив программ]. URL:  http://archive.svoboda.org/programs/hd/2005/hd.071605.asp

[210] Цит. по: Революционный броненосец, «Князь Потёмкин Таврический» : Восстание в черноморском флоте / Рос. социал-демократическая рабочая партия. Харьков, 1917. С. 11. То же в: Зубкова Е., Эдельман О. Восстание на броненосце «Потёмкин» // Радио «Свобода» : [архив программ]. URL: http://archive.svoboda.org/programs/hd/2005/hd.071605.asp

[211] Цит. по: Зубкова Е., Эдельман О. Восстание на броненосце «Потёмкин» // Радио «Свобода» : [архив программ]. URL:  http://archive.svoboda.org/programs/hd/2005/hd.071605.asp

[212] Фельдман вскоре сбежал из заключения, сговорившись со стражником.

[213] Цит. по: Зубкова Е., Эдельман О. Восстание на броненосце «Потёмкин» // Радио «Свобода» : [архив программ]. URL:  http://archive.svoboda.org/programs/hd/2005/hd.071605.asp

[214] Высочайшим приказом по Морскому ведомству от 7 ноября 1905 г. П. П. Шмидт был уволен от службы капитаном второго ранга в отставке.

[215] Феретти М. Безмолвие памяти : Россия и революция 1905 года // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 8.

[216] Феретти М. Безмолвие памяти : Россия и революция 1905 года // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 8.

[217] Феретти М. Безмолвие памяти : Россия и революция 1905 года // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 9.

[218] Штырбул А. Левый блок в первой русской революции : исторический опыт и современность :(к столетию первой русской революции) // Альтернативы. 2005. № 1. С. 124. Цит. по: Дамье В. В. Столетие Советов и современные российские левые // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 35.

[219] Будницкий О. Евреи и революция 1905 года в России : Встреча с народом // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 100.

[220] Будницкий О. Евреи и революция 1905 года в России : Встреча с народом // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 101.

[221] Всероссийское Учредительное собрание : энциклопедия / авт.-сост. Л. Г. Протасов. М., 2014. С. 497.

[222] Всероссийское Учредительное собрание : энциклопедия / авт.-сост. Л. Г. Протасов. М., 2014. С. 116.

[223] «Кто прочтет стенографический отчет об этом заседании, не будет иметь даже отдаленного впечатления о том, что происходило на самом деле», — заметил В. М. Чернов, подробно описавший единственное заседание Учредительного собрания. См.: Чернов В. М. Перед бурей : Воспоминания. Мемуары. Минск, 2004. С. 359–365. Хронику работы Учредительного собрания, документы и анализ событий см. в исследовании: Протасов Л. Г. Всероссийское учредительное собрание : История рождения и гибели. М. : РОССПЭН, 1997. 367 с.

 

НАВЕРХ

ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ